Что значит быть христианином. Сборник поучений святителя Иоанна Златоуста - страница 9




Основание всех добродетелей[9]

Первая добродетель, и добродетель всеобщая, состоит в том, чтобы быть странником и пришельцем в этом мире и не иметь ничего общего со здешними вещами, но быть в таком отношении к ним, как к чуждым для нас, подобно тем блаженным ученикам, о которых апостол говорит: Скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин (Евр. 11, 37–38).

Они называли себя странниками, а Павел сказал о себе еще нечто большее: он не только называл себя странником, но говорил, что он мертв для мира и мир мертв для него: Для меня, – говорит он, – мир распят, и я для мира (Гал. 6, 14). А мы ведем себя как здешние граждане и устраиваем все дела свои в жизни так, как живые граждане. Чем праведники были для мира, то есть странниками и мертвыми, то мы для неба, а чем были они для неба, то есть живыми гражданами, то мы для мира.

Потому мы и мертвы, что уклонились от истинной жизни и избрали временную, тем мы и прогневляем Бога, что не хотим отстать от земных благ, тогда как нам уготовано небесное блаженство, но, подобно червям, пресмыкаемся из одной земли в другую, а из этой опять возвращаемся в ту и вообще нисколько не хотим опомниться и отстать от дел человеческих, но, как бы погрузившись в глубокий сон или одурев от опьянения, увлекаемся мечтами.

Как люди, предающиеся сладкому сну, не только ночью, но и при наступлении утра и даже светлого дня лежат в постели и не стыдятся предаваться такому удовольствию, обращая время труда и деятельности в время сна и лености, так и мы, с приближением дня, по прошествии ночи, или, лучше сказать, уже по наступлении дня, – а сказано: Делайте, доколе есть день (Ин. 9, 4), – совершаем дела, свойственные ночи, спим, видим сны, услаждаемся мечтаниями. Сомкнулись наши очи, и умственные, и телесные; мы ведем пустые речи, говорим вздор.

Мы не почувствовали бы, если бы кто-нибудь нанес нам глубокую рану, похитил все наше имущество и зажег самый дом, или, лучше сказать, мы даже не ожидаем, чтобы другие сделали это, но сами поступаем так, каждодневно уязвляем и поражаем сами себя, бесстыдствуем, не знаем никакого приличия, никакой чести и своих постыдных дел ни сами не скрываем, ни другим не позволяем делать это, но с полным бесстыдством делаем себя посмешищем и предметом бесчисленных поруганий для всех видящих и проходящих.

Святые были странниками и пришельцами. Они ежедневно томились желанием освободиться отсюда и возвратиться в свое отечество, а мы – напротив. Когда случится какая-нибудь горячечная болезнь, то мы, бросив все, подобно малым детям, плачем и боимся смерти, – и справедливо терпим это, потому что не живем здесь как странники и не спешим туда, как в отечество, а идем как на казнь. Потому мы и скорбим, что не пользуемся вещами, как должно, а извратили порядок вещей; потому мы и мучимся, тогда как следовало бы радоваться; потому и трепещем, подобно каким-нибудь убийцам и разбойникам, когда им предстоит явиться на суд и когда они припоминают все дела свои и оттого страшатся и трепещут.

Не таковы были те мужи, но они сами спешили туда, а Павел даже воздыхал о том, как он сам говорит: Мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем (2 Кор. 5, 4). Таков был Авраам и подобные ему – они были, говорит апостол, странниками для целой вселенной и искали отечества (см.: Евр. 11, 13). Какого? Не того ли, которое оставили? Нет – что препятствовало им, если бы они хотели возвратиться туда и быть его гражданами? Они искали Отечества небесного. Так спешили они удалиться отсюда и так угождали Богу, потому и Сам Бог не стыдится называться Богом их.