Но то, чего каждый в отдельности ждал и боялся, случилось: издалека послышался шум лодочного мотора. Троица тотчас насторожилась и замерла.
– Лягемте, ребята, на землю-матушку, и если кто пикнет али сказать что захочет… Молитву читать можно, но негромко!
Дядя Степа не очень ласково подтолкнул Пашу, и они метнулись в разные стороны, распластываясь на земле. Тот, кто ехал в лодке, вдруг сбросил газ, и Паша с Сашкой испытали в этот момент ощущение наступившей пустоты, безразличного отчаяния и сознания своей беспомощности. А Степан Алексеевич, разом окаменев, размышлял, как могли их засечь в такой темноте.
«Агитационный» стоял за мыском, и вряд ли можно было его увидеть, двигаясь с той стороны реки, откуда появилась моторка. Двигатель тем временем, тихо поурчав, замолк вовсе. И неизвестно, кто находился в лодке, но тем, кто был на берегу, казалось, что их прощупывают чем-то жарким и горячим, отчего лица покрылись холодной испариной, а удары сердца громко отдавались в барабанных перепонках.
Ожидание затягивалось. Темный силуэт лодки стал уже различим в рассеянном ночном свете. Вырисовывались и две человеческие фигуры, всем своим видом и настороженностью говорящие, что они внимательно слушают и им достаточно одного звука, чтобы наброситься, скрутить руки, задержать… – ночью каждый шорох далеко разносится по спящей реке. Степан услышал, как бьют хвостами стерлядки, что остались брошенными вместе с остатком сетки на мелководье. Он понял, что попадется на этот раз крупно и не только со штрафом – дело пахло сроком! Да на беду, еще рыбы угораздило целую пропасть…
– Гаврилыч, погнали на Барсучью! Здесь, кажись, тихо, – сказал кто-то в лодке, и сразу вжикнул звук заводимого «Вихря».
Когда шум мотора сравнялся с комариным писком, дядя Степа встал, отряхнулся и пошел к сетке. За ним вскочил Сашка и бросился бегом помогать ему. Макухин продолжал лежать и встал только тогда, когда Степан притащил в картузе речной воды и вылил ее Паше на голову.
– Второй раз не повезет, – шептал торопливо механик. – Барсучья через три поворота, часа полтора – и снова здесь. Вы уж постарайтесь, не губите себя, – тараторил Степан, показывая, как вынимать стерлядок из сетки.
Он выдирал рыбу вместе с клочьями кожи и бросал в мешок. Гладкие холодные рыбешки не бесновались, попав из привычной среды в цепкие руки, а плавно поводили из стороны в сторону красивыми хвостами и вытягивали судорожно рыльца.
Когда грязную сеть освободили от рыбы, рядом с полными мешком и ведром лежала на земле внушительная горка стерляди, которую просто некуда было положить. Сашка наотрез отказался снять рубаху, чтобы сделать подобие мешка и унести то, что осталось лежать на земле. Пришлось побросать излишки в небольшую ямку и привалить сверху плоской известковой плитой, благо их валялось вокруг предостаточно. Кинуть в реку Степан побоялся – вдруг заметит кому не положено…
Паша Макухин находился в состоянии отупения. Усталость, физическая и моральная, так подействовала на него, что он не вдумывался в то, о чем ему говорили, а покорно собирал в охапку сеть и перетаскивал каменную плиту. Наконец, когда со всем было покончено и они шагали назад, к теплоходу, до него начали доходить разглагольствования дяди Степы. Механик уже поверил в свое счастливое избавление и стал разговорчивым. Сгибаясь под тяжестью мешка и скомканной сети, он бормотал себе под нос, не заботясь о том, чтобы его кто-то слушал.
