Откуда-то были слышны выстрелы и крики. О! Охотничий сезон открылся. Значит, точно после Пасхи. Скоро снег.
Неверные ноги Ленчика договорились, объединились и понесли в центр, к магазину. Ну, во-первых, там жена, завмаг. Мария. Мария? Не… Лена… А во-вторых, ну это… Туман же… И вообще, в себя вернуться. Биографию вспомнить свою… А то одни обрывки: жена, черт, зовут-то ее как… И сын в армии. И еще номер телефона в голове застрял. А! О! О!!! Сельсовет! Во память! Понял?! Понял?! Ничем не вышибешь!
Ленчик взбодрился и пошагал в центр.
В селе было подозрительно тихо. Ленчик вышел из-за угла и обомлел. В глазах потемнело. Аккурат у старой чайной на блестящем новеньком мотоцикле восседал огромный… фашист. В эсэсовской черной шинели и каске. Оккупант жрал яблоко. А в коляске… А в коляске мотоцикла сидела его, Ленчикова, овчарка Найда! Почуяв хозяина, Найда зашлась в радостном лае. Фашист настороженно закрутил башкой по сторонам. Ленчик прытко заскочил за угол и замер, но собака не унималась.
– Вот же сволочь немецкая! – шептал Ленчик, удирая от страшного видения. – «Возьме-ем щеночка», – вспомнил он жену… Марию… или как там ее… Взяли на свою голову! Продаст сейчас!
Ленчик лозами добежал до сельсовета. Над старым, еще довоенным зданием на легком ветру полоскался красный флаг с черной свастикой.
– Ё-о-о… – простонал Ленчик, от ужаса забыв весь свой словарный матерный запас. Картина была страшная. Рядом с сельсоветом в толпе пленных, окруженной немецкими солдатами, стояла его жена… Ма… Ма… Марусечка… Не… Ну, короче, взяли ее немцы, жену его! И магазин, стало быть, закрыт…
– Ё-о-о-о… – затосковал Ленчик.
В его памяти опять всплыл сельсоветовский номер телефона. Огородами он промчался обратно домой, где на столе стоял выделенный его жене, как завмагу, аппарат, и дрожащим пальцем с третьего раза набрал номер председателя сельсовета. Ему ответил знакомый голос:
– Слушаю!
– Это… Это… С-с-с-сельсовет? – захлебываясь, шепотом спросил Ленчик, прикрывая рукой трубку и озираясь.
– Да, – недоуменно подтвердил голос.
– А это кто? П-п-председатель?
– Председатель, – уже раздраженно ответила трубка.
– Наш… председатель? Или чей?! – со слезой в голосе тоненько провыл Ленчик.
– Прекратите хулиганить! – рявкнула трубка.
– Это… Это я… Ленчик… Тьфу! Сторож я… У нас в селе… – голос Ленчика окреп. – У нас же… У нас – немцы!!! – выпалил он разом.
– А-а… Это ты, Мурашко?! – грозно спросила трубка.
– Я, – на всякий случай кротко согласился Ленчик, хотя не был уверен, что носит именно эту фамилию.
– И что, Мурашко, – ехидно поинтересовалась трубка, – ты давно пьешь?
– Я-а? Да я… Никогда… Я… – залопотал Ленчик.
– Хорошо, что жена твоя, Раиса Петровна, сообразительная, ключ от сельсовета нашла, нам принесла. У нас же тут кино снимают! Кино! Про войну! Понял? Подпольщик. Так что, Мурашко, приходи завтра, поговорим, как ты сельсовет без охраны оставил.
С тех пор Ленчик нельзя сказать, что ни-ни… Но уж когда выпивает, перед тем как «взять», достает бумажку и записывает: «Сейчас – осень. Я – Мурашко. Жена – Раиса. Гитлер капут!»
