Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями - страница 11

Но в ответ ему раздался такой отчаянный писк, что у Нильса в ушах зазвенело.

– Тирле упал! Тирле пропал! Мы тоже упадём! Mы тоже пропадём! – верещали бельчата. – Мама! Мама! Иди сюда. Мы есть хотим!

Нильс даже зажал уши, чтобы не оглохнуть.

– Да не галдите вы! Пусть один говорит. Кто там у вас упал?

– Тирле упал! Тирле!

– Он влез на спину Дирле, а Пирле толкнул Дирле, и Тирле упал.

– Постойте-ка, я что-то ничего не пойму: пирле-дирле, дирле-пирле! Позовите-ка мне белку Сирле, это ваша мама, что ли?

– Ну да, это наша мама! Только её нет, она ушла, а Тирле упал. Его змея укусит, ястреб заклюёт, куница съест. Мама! Мама! Иди сюда!

– Ну, вот что, – сказал Нильс, – забирайтесь-ка поглубже в дупло, пока вас и вправду куница не съела, и сидите смирно. А я полезу вниз, поищу там вашего Мирле – или как его там зовут!

– Тирле! Тирле!

– Его зовут Тирле!

– Ну Тирле, так Тирле, – сказал Нильс и осторожно стал спускаться.

Нильс искал бедного Тирле недолго. Он прямо двинулся к кустам, откуда раньше слышался писк.

– Тирле! Тирле! Где ты? – кричал он, раздвигая кусты.

Из глубины кустарника в ответ ему кто-то тихонько пискнул.

– Ага, вот ты где! – сказал Нильс и смело полез вперёд, ломая по дороге сухие стебли и сучки.

В самой гуще кустарника он увидел серый комочек шерсти с реденьким, как метёлочка, хвостиком. Это был Тирле. Он сидел на тоненькой веточке, вцепившись в неё всеми четырьмя лапками, и так дрожал со страху, что ветка раскачивалась под ним, точно от сильного ветра.

Нильс выждал, пока кончик ветки наклонится к нему, и, ухватившись за него обеими руками, как на канате, подтянул Тирле к себе.

– Перебирайся ко мне на плечи, – скомандовал Нильс.

– Я боюсь! Я упаду! – пропищал Тирле.

– Да ты уже упал, больше падать некуда! Лезь скорее!

Тирле осторожно оторвал от ветки одну лапу и вцепился в плечо Нильса. Потом он вцепился в него второй лапой и наконец весь, вместе с трясущимся хвостом, перебрался на спину к Нильсу.

– Держись покрепче! И когтями не очень-то впивайся, – сказал Нильс и, сгибаясь под тяжёлой ношей, медленно побрёл в обратный путь.

– Ну и здоровенный же ты! – вздохнул Нильс, выбравшись из чащи кустарника.

Он осторожно спустил Тирле на землю и в раздумье стал рассматривать сосну, как будто прикидывая, сможет ли он дотащить Тирле до беличьего дупла.

– А, моё почтение, господин Нильс! Как поживаете? Давно не виделись! – затрещал над ним знакомый скрипучий голос.

Это была длиннохвостая сорока, с которой Нильс познакомился нынче утром.

– Не хотите ли, я провожу вас к белке Сирле? Я знаю самую короткую дорогу.

Нильс ничего не ответил ей. Он снова взвалил на спину Тирле и двинулся к сосне. Но не успел он сделать и трёх шагов, как сорока пронзительно закричала, затрещала, захлопала крыльями.

– Разбой среди бела дня! У белки Сирле похитили бельчонка! Разбой среди бела дня! Несчастная мать! Несчастная мать!

– Никто меня не похищал – я сам упал! – пискнул Тирле.

Но сорока и слушать ничего не хотела.

– Несчастная мать! Несчастная мать! – тараторила она как заведённая.

А потом сорвалась с ветки и стремительно полетела в глубь леса, выкрикивая на лету всё одно и то же:

– Разбой среди бела дня! У белки Сирле украли бельчонка! У белки Сирле украли бельчонка!

– Вот пустомеля! – сказал Нильс и полез на сосну.

Нильс уже был на полпути, как вдруг услышал какой-то глухой раскатистый шум.

Шум приближался, становился всё громче, и скоро воздух наполнился птичьим криком и хлопаньем тысячи крыльев.