– Валя, приметь это место, – сдался наконец он.
Легко сказать: приметь. Но как? Обычно рыбаки отмечают заветные места, втыкая длинный шест в дно водоёма. А у нас при себе ничего такого, что можно вогнать в ил. Я всмотрелась в обережь: дерево с обломанной макушкой, которое ближе всех остальных подобралось к воде, – вот и все приметы этого необыкновенного места.
В последний раз мы окинули взглядом чешуящуюся мириадами серебристых блёсток озёрную гладь и направили лодку к берегу.
Несколько взмахов вёслами, и из одной реальности мы попали в другую: холодные, как льдины, тучи обложили солнце; ветер ошалело гонит волны, и они, лохматые и злые, ударяют грудью в мягкие бока лодки, всё ещё хранящей тепло чудесного места.
На этот раз течение понесло нас прямо к лагерю. Несколько раз я бросала взгляды за спину в надежде хоть краешком глаза ещё раз увидеть рыбацкий раёк среди беснующегося озера. Но увы… Если бы не трепыхающаяся под ногами рыба, то не поверила бы сама себе: а было ли это всё?
Встречали нас все. Мужчины помогли втащить лодку на берег, подали мне руку, и когда я со словами «Берите-берите, нам столько не надо» протянула одному из них полное ведро улова, он спросил:
– А где вы были? Мы думал и, что вы к берегу прибились и по лесу чернику собираете. Озеро как на ладони, а вас нет.
Утром мы искали наше счастливое место, настойчиво кружась по усмирившемуся озеру. Вот оно, то самое обломанное дерево, рассматривающее свою обезображенную макушку в озёрном зеркале; вот песчаный мысок, вдающийся в заросший травой берег. Но озеро как будто глядело на нас холодными тёмными глазами.
На следующий день мы, обменявшись телефонами с дружелюбными москвичами, уехали домой.
2
Всё вокруг ещё цвело, зеленело и дышало зноем. Казалось, лету не будет конца. Однако сердце дрогнуло и загрустило над вспыхнувшей золотыми горошинами пижмой, и какое-то беспричинное беспокойство вселилось в душу. «Виною скорая осень», – решила я.
Но вскоре узнала: моя старшая сестра Тамара серьёзно больна. При диагнозе, который поставили ей врачи, даже у сильных духом людей опускаются руки. И я тут же засобиралась в Санкт-Петербург.
Перед отъездом ко мне забежала соседка с просьбой отвезти записочку о здравии святой Ксении Петербургской на Смоленское кладбище.
– Что за святая? – спросила я.
– Разве ты не знаешь? Погоди, я мигом!
Соседка юркнула в дверь и тут же вернулась, держа в руке крохотный образок.
– Возьми. Пусть будет тебе, у меня ещё есть.
Я взглянула на иконку: красная юбка, зелёный сюртук…
Где-то я уже видела это изображение.
И тут вспомнила бушующее озеро, нашу лодку, потерявшую управление… Так вот чью иконку нашла я тогда в кармане сестриной куртки!
Расспросив, как добраться до Смоленского кладбища, я пообещала соседке выполнить её просьбу.
Сестра так обрадовалась моему приезду, что на время забыла о своих горестях. Засуетилась, забегала. На тарелках задымилась целая картошка, защекотала нос пряным запахом поджаристая домашняя колбаска. Крепенькие солёные огурчики и маринованные маслята дополнили гостеприимный стол.
Захрустев огурчиком, я стала рассказывать о том, что произошло на озере Шлино.
– А я искала образок, подумала, потеряла, – удивилась сестра. – Люблю Ксенюшку. Она такая скоропослушница!
И тут меня осенило.
– А давай мы вместе съездим на Смоленское кладбище!
– Хорошая мысль, – с радостью согласилась Тамара.
