– Такие дела, Артём.
– Понял.
– Сам понимаешь, бюрократическая машина. Работающая на три планеты, она едет в три раза медленнее. Один требует одно, другой другое, там – две печати, здесь – двадцать личных встреч. Формально ты свободен. Это главное. Но документов у тебя нет, они на Воке.
Лукин ненавидел себя за то, что он сейчас говорил, и не знал, что делать. Долго ругался и убеждал Кинта, что надо дать съездить Долохову на Землю, пусть под присмотром, но повидается со своими, ведь он явно чувствовал себя лучше, может, и с паразитом удастся наладить контакт.
Но Кинт заладил одно и то же: «Без документов ему не пройти ни одну таможню, а для получения документов Долохов должен явиться туда, откуда был депортирован в колонию на Ларусе – в эпидемиологический центр на Воке».
Удалось лишь добиться, чтобы Долохова сопровождал представитель Земли.
Долохов так ничего больше и не сказал. Прищурившись, смотрел, слушал. Развернулся и пошёл в свой корпус.
Лукин растерянно покружил на месте, шагнул было за Долоховым, потом увидел, как тот побежал. Побежал! Лукин задумчиво пошёл к вертолёту. Обернулся. Долохов бежал по пустынной дороге между рядами домов. Бежал сосредоточенно, согнув руки в локтях, как опытный бегун на длинной дистанции.
«Может, он так от паразита защищается? – подумал Лукин, возвращаясь к вертолету. – Всё только предположения, а Долохов опять молчит».
В голове Долохова который день подряд гремела музыка. Долохов морщился, сидел на койке, закрыв глаза, встряхивался. Ложился, опять садился. Страх сменялся надеждой, надежда сменялась страхом. Ледяным страхом, оттого, что выхода нет, тварь в нём и от неё никуда не деться. Надежда была светлая и грустная, как саван, когда твердишь себе, что выход есть всегда. В голове мельтешили обрывки чужих слов, иногда гул многих голосов – как бывает, когда бежишь, а вдоль обочин переговариваются, перекрикиваются, ты бежишь, бежишь… выдыхаясь… мечтая лишь об одном – пересечь черту, и ждёшь второго дыхания, как все.
Пока он бежал, музыка в голове стихала. Тянулась на одной ноте, будто заело огромную пластинку, которая крутится, колышется, шорох иглы слышно. У деда были такие, он их слушал на старом проигрывателе. Проигрыватель потом сломался, а пластинки дед выбрасывать не давал. Тёма крутил их, ему нравилось смотреть на бесконечный край, бегущий перед глазами. А паразиту нравились воспоминания, он будто подсовывал их всё время. Когда же музыка тянулась на одной ноте, Долохов думал, что воспоминания в этот момент только его.
Сегодня было сыро, с океана плыл холодный туман. Долохов встал. Торопливо вышел из дома, промаршировал до дорожки. И побежал, сосредоточенно глядя перед собой. Вспоминал, как раньше бегал за универ. Потом пару-тройку раз из интереса бежал марафон. Первый раз пошёл просто для участия, а потом затянуло. Чёрт его знает, что затянуло. Около пяти лет назад погиб Саня Воронов в спасательной экспедиции на спутнике Вока, тогда же Долохов побежал свой первый марафон.
Как всегда, когда он бежал, так и сейчас Долохов чувствовал, что паразит молчит. Выжидает? Будто не знал, что будет делать человек. Длилась какая-то странная тишина. Вот уже который день Долохов бегал, наматывая километры, до тех пор, пока не падал без сил…
Но тогда он надеялся. Теперь же после приезда Лукина всё будто встало на свои места. Его и не могли отпустить домой.
