Чудовища, рожденные и созданные - страница 7

– Да, будто нам больше нечего делать. Унижаемся перед выходцами из опаловых трущоб. – Холодный взгляд папы обрамлён суровым худым лицом. Я знаю, кого он видит перед собой: безрассудную девчонку, рискнувшую благополучием семьи.

Мне не следовало упускать мариленя. Нужно было увести его от Эмрика и пополнить стойла.

– Варман, она не хотела… – начинает мама, но папа её обрывает.

– Скажи ей, что сказала мне этим утром.

Именно от его тона, обычно предшествующего тому, что он кидается на маму с кулаками, мой страх перекипает в ярость. Если папа думает, что может обратиться так к ней ещё раз, то он ошибается.

Затем заговаривает мать:

– Медик сказал, что способность Лирии дышать на воздухе слабеет. То же происходит с людьми в окрестностях Кар Атиша. Он не знает, почему она болеет здесь, так далеко. – Кар Атиш – город-остров к востоку от нас. Там ведётся добыча заргинина и серебра. Вот откуда берутся (прежде всего для земельщиков) деньги и солнцезащитные средства. У жителей Кар Атиша остекленевшие глаза. Ни один пришлый не хочет оставаться на острове с улицами, покрытыми копотью, дольше нескольких часов. По крайней мере так поговаривают. – Нужно изменить схему лечения. Придётся платить больше.

Папа встревает:

– Больше? Двести семьдесят серебреников – это не просто «больше», это смертный приговор для всех нас!

Я перевожу взгляд с отца на мать, пытаясь представить, как мы спасём Лирию, если у нас не будет мариленей на продажу в этом году.

Я жду опровержения.

Но не получаю его.

С поднимающейся внутри тошнотой спрашиваю:

– Что нам делать?

– Ты, – говорит отец, – выставишь свою кандидатуру на рынке невест и выбьешь нам вознаграждение, чтобы мы первым делом погасили долг.

Два года назад я кормила мариленя, и он боднул меня. Я ударилась о землю, как камень, швырнутый об утёс. На несколько мгновений, пока цвета сливались друг с другом, я не могла двигаться, не могла думать. Лишь смутно понимала, что произошло нечто ужасное.

Сейчас я чувствую то же самое.

Мать наклоняется ко мне, кладя ладонь на мою руку.

Я выдавливаю из себя одно слово:

– Нет.

Папа говорит:

– Я не спрашиваю.

– А ты хоть раз спросил, чего мы хотим? – кричу я, поднимаясь. Стол сдвигается, остатки ужина рассыпаются по полу.

– Корал! – одёргивает меня мама.

– А что, ты поступишь по-своему, даже если сестра из-за этого умрёт? – говорит папа. – Когда мы не сможем заплатить и за такую мелочь, как проклятые обезболивающие? Аптекарь придёт за деньгами через неделю. У нас не осталось ни гроша! Если он потащит нас к судье, если мы потеряем конюшню, то окажемся на улице.

Это удар под дых. Может, в этом доме голые стены и он даже не подключён к центральному водоснабжению, что не годится для обслуживания стойл, но здесь мы в безопасности. От сурового солнца и жестокого океана. От существ, которые убили бы нас прежде, чем мы бы сделали вдох.

– Речь не об этом.

Папин взгляд становится жёстче, голос опускается ещё ниже.

– Именно об этом, если не сделаешь, что тебе велят.

– А что сделал ты? – По лицу стекают горячие слёзы обиды, но я их не смахиваю – руки слишком дрожат. – Чем занимаешься ты, пока мы с Эмриком снова и снова рискуем жизнями в море? Ты хоть раз что-нибудь сделал, папа?

Он заносит руку для удара, и мать встаёт между нами.

– Варман, нет! Она дитя! Не ведает, что говорит.

Не представляю, сколько мужества ей на это потребовалось. Моя мать – сломленная женщина. Папа винит её во всём: когда нам не хватает еды, когда Лирия кашляет так сильно, что мы боимся, что это конец, когда буйствует марилень. Во всём. Она старается отнекиваться и всё отрицает, но мы-то знаем. Мы видим её склонённую голову, поникшие плечи. Как она соглашается с любыми требованиями отца, никогда не повышая голоса.