Ксенька фыркает:
– Или на четвереньках, если ты новенький, – но Хенна уже торопит их, поэтому приходится подниматься и ковылять.
Ковыляния по лестнице заканчиваются ковыляниями по длинным коридорам, которым, кажется, конца и края не будет. Но Высочество наконец останавливается, широким жестом указывает на две двери:
– Выбирайте.
Птица не глядя вваливается в ближайшую комнату, немедленно захлопывает дверь перед удивленными лицами девчонок, да там же, перед дверью, сворачивается узлом и тихо рыдает. Теперь никто не видит. Теперь можно.
Завтра она начнет учиться выживать в этом аду. А сегодня у нее траур, траур по тем, кого ей даже не дали по-человечески похоронить – и по тем, кто хотел ей помочь, а она оказалась слишком для этого слаба. Надо будет добраться до душа и кровати, да и вообще разглядеть новое место жительства, читай – тюрьму, но это потом, потом. Сейчас надо выпустить из себя то, что терзало ее на протяжении всего этого времени.
И она выпускает.
Глава 2. Вечная метель/Черный сон
И снова она – глаза, и снова эти глаза видят не для них предназначенное: черная тень в плаще склоняется над закрывшим глаза и едва дышащим Драссиром, и когти его скребут ложе, а из глотки все еще плещет кровь – как же долго зарастают их раны, а Феникс говорила, суток хватит для исцеления!
Темная фигура простирает руку, и что-то шепчет едва слышно – язык незнаком Птице, но в нем чувствуется первобытная сила: тягучая, как смола и древняя, как сами звезды. Тьма – первозданная Тьма течет от руки в черной плотной перчатке к раненому, и медленно начинает затягиваться страшная рана на горле, и Птица радуется, что Пижон, существо, родным ставшее почему-то (почему?!) будет жить. Медленно выравнивается его дыхание. Разжимаются сведенные судорогой когти, оставившие рваные дыры на черных простынях.
Фигура в плаще произносит еле слышно:
– Прости, – и на миг припадает на колени перед Драссиром – теперь просто глубоко спящим.
И тут же поднимается. Рвано дергает головой, сокрытой под плащом, словно вытряхивая свою собственную слабость. Выпрямляется гордо – лица под капюшоном не видно, но осанка становится царственной, а плечи распрямляются. Птица глубинным чутьем понимает – перед ней Правитель. Тот, кого Рыжая, эта несносная девица, окрестила по глупости Вселенским Злом.
– Я знаю, что ты видишь, – говорит он, и в голосе его нет ни злости, ни насмешки, лишь печаль и невероятная усталость. – Ты помнишь, что согласилась служить? Не отвечай. Не трать силы. Они тебе еще понадобятся, потому что тебе я поручу особое задание.
Фигура приближается к той точке, в которой будто бы висит незримым наблюдателем Птица. Голова склоняется слегка набок – словно бы говорящий смотрит на нее с любопытством.
– Когда завтра ты будешь приносить обет Императрице – думай обо мне. Позовешь – и я услышу, но ни до того, ни после более не смей произносить мое имя даже мысленно – услышь единожды и запомни. Когда будешь приносить обет – не произноси, но думай, и твою клятву примет Хэлкард Аэль Маэрос, Рожденный во Тьме, Внимающий Печали. После этого раз и навсегда у тебя останется иное имя – Повелитель. И никак иначе.
Голова склоняется к плечу все ниже, и у Птицы на миг мелькает мысль, что любому нормальному существу было бы больно так выворачивать шею – но за спиной его колышется Тьма, и окутывает плотно, но бережно – и Птица слушает тихий размеренный голос и более ни о чем постороннем не думает.
