Выскользнув из зала, она сбежала по лестнице, вышла на широкое школьное крыльцо в благоуханные объятия теплой летней ночи.
За окном цветет виноград,
А мне всего семнадцать лет,
– пропела по-французски свою любимую песенку из французского средневековья.
– Ах, хорошо!
– Марианна!
Дима курил в темноте возле отцветших кустов сирени. Бросив сигарету, он пошел рядом.
– Все про виноград свой поешь?
– А ты откуда знаешь?
– Ее вся школа знает, перевели давно, не задавайся. Ты далеко?
– Домой. На полчасика.
– Послушай, не убегай. Я долго думал, вот, стоял, курил.
– И напрасно. Курить вредно. Весь мир бросает, а он «стоял-курил». Полюбуйтесь на героя.
– Не смейся, Марианна. В общем, я не могу так уехать. Скажи прямо… – он запинался, чувствуя, что слова его не нужны ей. – Ты же знаешь, что я… как я к тебе отношусь. Для меня никого нет лучше тебя, никакой другой девчонки. Тебе никто и в подметки не годится. Марианна! Послушай! Не уходи так, не убегай!
Но Марианна лишь прибавила шагу.
Ах, как скучно слушать признания, на которые не можешь ответить! Хуже горькой редьки, хуже репейника на тонком чулке! И жалко Димку, свой, родной парень, и не на гулянку ведь идет, а в армию, но все равно противно… от прикосновений, попыток обнять, поцеловать.
Да что, в самом деле! Поцелуи какие-то!
Не он герой ее судьбы, ее прекрасного солнечного будущего! И почему он не понимает таких простых вещей?!
– Ты замечательный парень, Димочка, у тебя еще будет настоящая любовь. Ты этого достоин, я уверена. А мне надо идти, мама ждет, уже поздно, – она говорила все подряд, лишь бы охладить пыл этого мужлана, который, выпив, должно быть, с ребятами, становился груб и опасен в ночной темноте на безлюдной улице. – Все, будь здоров!
Она свернула во двор.
Но не тут-то было. Его железные борцовские руки сомкнулись вкруговую за ее спиной. У самого дома, у подъезда он прижал ее к стене и стал быстро водить рукой по ее телу, по запретным местам, путаясь в пышных складках тончайшего шелка.
Рот его искал ее губы.
– Марианна, Марианна! Не уходи, подожди… – Он дышал шумно и загнанно, как паровоз. – Ну, Марианна, постой, побудь со мной…
– Отстань! – вскрикнула она, с силой отпихивая его. – Убери руки. Еще не хватало…
Ее платье затрещало в его руках.
Он опомнился, и Марианна, пользуясь мгновением, вырвалась, вбежала в подъезд, в лифт, взлетела наверх на пятый этаж. Минута, и она отворила дверь своей квартиры.
Мама уже легла. Горела, как всегда, маленькая лампочка в коридоре, чтобы не страшно было входить в темную квартиру. Услыша ее, Татьяна Алексеевна поднялась и накинула халат. Спрыгнула со шкафа Туська, зеленоглазая красивая кошка.
– Что случилось, Масенька? За тобой гнались?
– Нет. Я бежала… переодеться.
– Не переодеться, а спать, уже поздно, скоро светать начнет.
– Спать в такую ночь? Ни за что! На рассвете придет автобус, поедем в центр, на Красную площадь.
– Ты одна пришла? Мне показалось…
– Меня Дима проводил, – засмеялась Марианна – От самой школы до самого подъезда.
– Понятно, – мать улыбнулась.
– Он в армию уходит, знаешь? В Чечню.
– Сочувствую его родителям.
– Он будет нам писать. А мы… мы должны отвечать. Да-с.
Марианна закрылась в ванной комнате, открыла душ, а мама заварила свежий чай, расставила чашки, разрезала торт, который припасла для дочки в честь ее праздника. Та вышла свежая, румяная, с влажными кудрями, увидела накрытый стол и захлопала в ладоши.
