– А ну стой, очкарик! – услышал я чуть гнусавый голос Длинного (почему они все гнусавят, специально, чтобы противнее было?).
Жертва – белобрысый пацан лет десяти-одиннадцати, в серой школьной форме и очках с толстыми стёклами покорно замер. Я видел, как он хотел незаметно проскользнуть за спинами неприятной компашки, но один из подпевал Длинного заметил маневр и толкнул солиста в бок.
– Иди сюда.
Пацан сделал два шага к своему мучителю и остановился. Даже не думал, что это меня так заденет, но прямо по сердцу резануло, когда я увидел, как за стёклами его очков блестят слёзы.
– Мамка денег сегодня дала? – продолжал Длинный.
– Дала, – шёпотом ответил малёк.
– Сколько?
– Гривенник… – ещё тише.
– Тебя мамка не учила, что врать старшим нехорошо?
Подпевалы заржали. Длинный самодовольно ухмыльнулся. Мне это всё надоело.
Незаметно для всех я очутился за спиной Длинного (он и впрямь был длинный, выше меня на полголовы) похлопал его по плечу:
– Отцепись от малька, Длинный.
– Чего? – Валентин повернулся ко мне. – А, новенький. Стой, где стоял, новенький. Целее будешь.
– Тебя как зовут, малёк? – спросил я у белобрысого мальчишки.
– Дима, – ответил тот тихо. – Дима Малышев.
– Ты в школу шёл, в класс?
– Да.
– Вот и иди.
Он неуверенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на Длинного.
– Иди, иди, – сказал я ласково. – Я разрешаю. И не бойся, никто тебя больше не тронет.
– Вот так хочешь? – вкрадчиво осведомился Длинный.
Видя, что внимание его врага переключилось на меня, Дима тихонько попятился. Но, молодец, не убежал, остановился чуть в стороне, наблюдая за развитием событий.
– Ага, – сказал я. – Вот так.
– Тогда с тебя рубль. Этот малёк мне рубль должен. Теперь его долг на тебя перешёл.
– Ру-убль? – протянул я.
– Ага.
– Завтра, – сказал я. – Или послезавтра. Спросишь у Пушкина Александра Сергеевича.
– Ты не понял, козёл, – Длинный протянул руку и попытался взять меня за грудки.
Ну, это совсем просто, если не бить.
Правой рукой берём противника за запястье, переносим локоть ему за плечо, подставляем правую ногу и резко поворачиваем локоть на себя, одновременно, заламывая противнику кисть левой рукой.
Раз-два, и Длинный падает на спину.
Я упираюсь ему коленом в грудь и заламываю запястье так, чтобы почувствовал. Он пытается вырваться, но это бесполезно, – я намного сильнее.
– Больно! – вопит он. – Пусти!
– А вы, шакалы, – я чуть поворачиваю голову к подпевалам, один из которых делает неуверенный шаг вперёд, – кто рыпнется, ноги из жопы повыдёргиваю.
В моём голосе – металл. Такой, что им можно запросто рубить железные рубли.
Шакалы это слышат и благоразумно отступают. Всё правильно, так и должно быть, – шакал с хорошей чуйкой сразу понимает, когда добыча превращается в хищника.
– Пусти, сука! – уже не вопит, а шипит Длинный. – Пусти, хуже будет?
– Хуже – это как, так? – спрашиваю я, усиливая залом.
– А-а-а! Руку сломаешь!
– Запросто. На хрена тебе рука, скажи, пожалуйста, у маленьких и слабых деньги отнимать?
Длинный молчит, рожа красная, в глазах слёзы пополам с ненавистью.
– Значит, так, – говорю. – Повторяй за мной. Сергей Петрович, клянусь жизнью своей матери, что больше никогда не обижу слабого.
– Да пошёл ты… мой отец тебе устроит весёлую жизнь, обещаю, сволочь…
Надо же, упорный. Ну тогда так.
В два движения переворачиваю его лицом вниз. Заламываю классическим приёмом руку в плече, хватаю за волосы, тычу лицом в пыльный и грязный асфальт:
