Неприятная рожа скривилась в подозрительной гримасе, глазки-буравчики впились в лицо, и мне захотелось смахнуть их взгляд, как надоедливое липкое насекомое.
— Слышал, ты работу получила? Как же это ньор герцог тебя взял? Небось, подол перед ним задрала?
Стражник сделал неприличный жест и громко заржал.
Святая Лючия! Да что ж ему неймется?
— Вот только не думай, что всех вокруг пальца обвела. Говори, чего ты тут вынюхиваешь?
Мужлан нахмурился и оттопырил нижнюю губу. Жирные короткие пальцы уцепились за цветастый пояс, и толстый живот ощутимо колыхнулся.
— Я ничего не вынюхиваю. Я иду в часовню. Молиться.
Я старалась говорить спокойно, надеясь разойтись со стражником миром.
— Молиться? — мерзко ухмыльнулся мужлан, и в его глазах вспыхнул похотливый огонек. — Знаем мы эти молитвы.
Он снова сделал неприличный жест, подмигнул и, растопырив руки, двинулся вперед.
— Я и сам помолиться не прочь, — сипло бормотал стражник, пытаясь притиснуть меня к стене. — Особенно святым покровителям Ветерии. Ну же, чего ты дергаешься? Если перед ньором герцогом ноги раздвинула, так и его верными слугами не побрезгуешь.
Жирное лицо приблизилось почти вплотную. Запах чеснока ударил в нос. Мерзкие ухмыляющиеся губы потянулись к моим. Ближе, еще ближе…
Перед глазами вспыхнули горячие белые круги.
— Еще раз распустишь руки, и я тебя убью, — слетел с моих губ тихий шепот.
Я чуть повернула приставленный к жирному боку стражника стилет и надавила. Внутри поднималась ярость. Никто. Никто не посмеет ко мне прикоснуться против моей воли. Никогда.
— Понятно?
Мужик громко сглотнул.
— Я спрашиваю, понятно?
Острое лезвие пропороло яркую ткань верты.
Стражник молча кивнул и отступил на шаг назад. А потом развернулся и, так и не сказав ни слова, исчез в проеме.
Я опустила руку с оружием и выдохнула. Принесла же нелегкая...
Спрятав стилет, утерла вспотевший лоб, потянула на себя дверь капеллы и очутилась в прохладе полутемного помещения. Пахло воском, деревом, ароматной смолой. На небольшом возвышении стоял мраморный престол, узкие стрельчатые окна переливались разноцветными витражами, в нишах рядом с алтарем застыли статуи мучеников Аброзио и Винченцо, святых покровителей Навере.
Я обвела глазами почти пустое помещение. Думать о произошедшем не хотелось. В этом проклятом мире подобное поведение мужчин никого не удивляет. Еще бы! Женщина — слаба и бесправна, ни один суд не встанет на ее сторону, с легкостью поверив, что она сама соблазнила несчастного мужчину. Вот и приходится защищать себя самостоятельно.
Я через ткань погладила тонкую рукоять стилета. Верный друг! Сколько раз он меня выручал... Холод металла подействовал успокаивающе. Что ж, пора подумать о том, для чего я сюда пришла.
Взгляд пробежался по овальному помещению капеллы.
Где может быть спрятан камень? Под престолом? Нет, там только мрамор. В статуях? Я подошла к одной из них, провела ладонью по вырезанным каменным складкам и коснулась гладкого основания. Оно выглядело монолитным, никаких посторонних включений в нем не было. Взгляд остановился на лике святого. Аброзио смотрел на меня строго, как судья. Его невидящие глаза заглядывали прямо в душу, вытаскивая из нее то, что я так хотела забыть: темные своды пещеры, грохот обвала, тусклые блики на стене, собственное отчаяние, сбитые в кровь ноги… Все это показалось таким явственным, что я снова ощутила промозглый холод подземного хода, услышала звуки капель, стекающих по сосулькам-сталактитам, почувствовала страх и дикое, животное желание жить. Оно поднималось изнутри — сильно, властно — захлестывало волной, заставляло бороться, вынуждало ползти, когда не оставалось сил идти, и оно же бросило меня тогда вперед, к едва заметному пролому в стене, к человеческим голосам и колеблющемуся свету.
