Вспомнилось вчерашнее прощание, маленькие ручки, обнимающие меня за шею, бледные щечки, похудевшие за время болезни, большие темные глаза, в которых светился недетский ум. И жалобный плач, доносящийся из домика ньоры Арелли. Каждый раз, когда я уходила из него, этот плач переворачивал мне душу. Беттина не хотела меня отпускать, цеплялась крохотными пальчиками, что-то лопотала, по ее лицу горошинами катились слезы, а я собирала их губами и не могла заставить себя оторваться от своей крохи.
— Ну вот, гляди, сейчас через лес проедем, а там до виллы рукой подать, — вернул меня в настоящее голос кучера.
Карета свернула с широкого тракта на узкую лесную дорогу, Никколо причмокнул, понукая лошадей идти следом, и наша повозка покатила между старыми, высокими соснами.
Я посмотрела по сторонам и подняла глаза к виднеющейся между темных крон полоске неба. Она была яркой, синей, с белыми барашками облаков. И в душе, при виде бескрайней красоты, проснулось что-то давнее, забытое, беззаботное. И остро захотелось вернуться туда, где было спокойно и радостно, где не нужно тяжело работать, чтобы получить свой кусок хлеба, где жизнь воспринималась если не легкой, то хотя бы понятной и привычной.
Лес расступился неожиданно. И так же неожиданно впереди показалась небольшая вилла. Она стояла посреди выложенной каменными плитами площади, окруженная исполинскими дубами, и на стеклах ее окон весело блестели солнечные блики. Справа от особняка белело здание конюшни. Над яркой клумбой в центре двора беззаботно кружили разноцветные бабочки, а в воздухе стоял запах скошенной травы и тонкий аромат растущих чуть в стороне от дома олеандров.
— Вот и приехали, — сказал Никколо и натянул вожжи, останавливая лошадей.
Карета герцога подкатила к самым ступеням и тоже остановилась. Я видела, как из нее выскочил Гумер, следом за ним спрыгнул с подножки Абьери и, быстро взбежав по лестнице, потянул на себя дверь.
— Ты долго сидеть собираешься? — заставил меня оторваться от наблюдения насмешливый голос Никколо. — Иди, ньор герцог ждать не любит.
Я еще раз окинула внимательным взглядом дом, подхватила узелок и спустилась на широкие, нагретые солнцем плиты.
***
Внутри особняка оказалось темно, и после яркого солнца, брызжущего за окнами, в первый момент мне почудилось, что я ослепла. А потом зрение вернулось, и я разглядела небольшой холл, старые фрески на стенах, потрескавшийся мрамор пола, бронзовую люстру с оплывшими свечами — совершенно простую, немагическую. Обычно в домах богатых ветерийцев много всяких приспособлений, будь то кристаллы для подогрева воды или вечные светильники, но вилла «Томалли», похоже, жила глубоким прошлым, в котором не было места магическим и механическим изобретениям.
Я повернула голову, рассматривая остальную обстановку. Резные консоли вдоль стены, потрескавшееся зеркало в позолоченной фигурной раме, огромный темный портрет пожилого мужчины в длинной черной мантии. Я подошла ближе, рассматривая надменное лицо и пытаясь отыскать в нем сходство с Абьери, но не нашла его и перевела взгляд дальше. Большая кадка с пальмой, небольшой плетеный коврик в центре, резной деревянный шкаф. На противоположной от портрета стене висело большое распятие, а под ним стоял бронзовый подсвечник с толстыми витыми свечами. В воздухе едва ощутимо пахло ладаном и воском.
— Чего на пороге встала? Проходи давай, — послышался из-за моей спины резкий скрипучий голос.
