– Ну почему же ты нас тогда отсюда не вывез? – у его надгробия в те дни часто жаловался на судьбу Адольф. – Нам же сам царь на то право предоставил[15]. А теперь вот внук твой должен отправляться на войну…
И хотя старик Адольф, как и многие земляки-немцы, сознательно и патриотично относился к долгу защитника Отечества, но, как только дело коснулось его собственного сына, он пожалел о том, что их семья сорок пять лет назад вместе с баптистами и меннонитами, чья вера не позволяет носить оружие, не уехали жить в Аргентину.
Франц Шмидт слыл видным парнем в селе. Все красавицы убивались по нему. Но любовь, как бы в очередной раз подтвердив известную истину, оказалась зла. Его выбор почему-то пал на невысокую, не сказать что толстую, но далеко не фигуристую и совсем не красноречивую Марию, дочь владельца маслобойни. А может, был в этом замешан естественный для немцев расчет?! Адольф Шмидт с супругой безмерно радовались и настойчиво рекомендовали сыну эту помолвку.
– Зачем идти к благосостоянию терновым путем? – философски рассуждал отец. – Если можно туда при правильном раскладе как по маслу скатиться.
Франц и Мария венчались поздней весной. Во время церемонии, несмотря на то что народ находился в божьем храме, злые языки постоянно шептались:
– Ей табуретка нужна. Как она дотянется до его губ?
– Кастрюлю бы с собой что ли прихватила. Надела бы Францу на голову и на ручках подтянулась для брачного поцелуя…
Но недолгим было счастье молодоженов. Франц не вернулся с фронта, он бесследно исчез в той войне.
Двадцатилетняя вдова Мария даже не знала, как ей поступить в сложившейся ситуации. Она еще не успела привыкнуть к супругу, а тут вроде должна всю жизнь, до самой смерти в одиночестве печалиться о нем. Не удивительно, что свекрови лишь силой удалось заставить ее носить траурное платье. Мария впервые после сообщения о гибели мужа тогда расплакалась. Но это были лишь слезы жалости к себе, слезы разочарования в жизни. Пожаловаться ей тоже было некому, ведь ее родители вместе с родственниками, спасаясь от притеснений к немецкому населению в России, эмигрировали в Америку.
После положенного года траура старик Шмидт принял волевое решение:
– Будешь женой Николауса.
Младший сын, сидя в это время вместе со всеми за обеденным столом, даже поперхнулся от неожиданности.
Мать, видимо, была уже в курсе. Она всегда и беспрекословно подчинялась своему мужу и воспитывала детей в том же духе. В этот момент родительница лишь любезно похлопала сына по спине.
А что Мария? Она облегченно вздохнула и поспешила в свою комнату, чтобы снять траурное платье.
Вдова на выданье за закрытой дверью слышала, как между свекром и ее будущим мужем разгорелся отчаянный спор. Слов разобрать было невозможно, да она особо и не прислушивалась. Главное, что у нее снова появился интерес к жизни.
Николаусу пришлось смириться с волей родителей. У младшего Шмидта тогда еще не было на примете невесты, но чувство, что его в этот момент лишили чего-то светлого и большого, останется в душе и будет преследовать его всю жизнь.
А успевшая поправиться за годы одиночества Мария уже пригласила на дом пожилую Эмму Лейс, которая славилась в селе искусством шитья. Им предстояло перекроить свадебное платье от первого брака.
Нелюбимая, нелюдимая, неграмотная Мария всем на удивление через два года после второго замужества сумела забеременеть и родила сына. Николаус был удивлен, ибо он старался избегать близости с супругой. Разве что по пьяни.
