За следующие несколько дней путешествия, Оррик не столкнулся ни с какими опасностями. Ну, не считая меланхолии.
Лес и дорога по ту сторону гор соперничали друг с другом древностью и мрачностью. Исполинские хвойные деревья, вздымавшиеся словно до туч, заслоняя солнце и устилая землю под собой тускло-зелёным ковром опавших игл, видели, должно быть, смену не одного тысячелетия. Но и дорога была столь стара, что эти деревья ещё и из земли не проросли, когда её создатели заботливо насыпали её, вымостили камнем, нарезанным на ровные прямоугольники то ли чародейским искусством, то ли трудом бессчётных рабочих, расставили вдоль неё башни гранитных верстовых столбов и величественные статуи. Ни быстрые реки, ни высокие горы не стали им препятствиями. Теперь же время почти стёрло надписи, некогда украшавшие гранит, как и память об империи, некогда раскинувшейся по этой части континента, но дорога всё ещё сопротивлялась его натиску с угрюмым упорством, несмотря на ветра, заносившие её, дожди, вырывавшие из неё куски и исполинские корни, грозившие в скором времени разворотить её окончательно.
За годы своих странствий Оррик из Яннарии научился ценить любые дороги, заслуживающие этого имени. И к строителям этой дороги, кто бы они ни были – нынче от них в саклибских княжествах остались лишь легенды о великанах и чародеях – он испытывал глубокую благодарность, даже прочёл пару молитв за упокой их душ.
Однако сейчас, после долгого пути по безлюдным местам, окружающий пейзаж вызвал у него невольные размышления о тщете всего сущего. Пройдёт совсем ничтожный промежуток времени, не сменятся даже эпохи, а его родная Яннария, ради которой он в своё время пролил немало пота и крови, или молодое княжество, за которое ему, похоже, предстояло их проливать в ближайшем будущем, разделят участь строителей этой дороги. Упадёт ещё пара крохотных песчинок в часах Небес – и сотрётся с лица Полого Мира последняя память о том, что такие страны вообще когда-то были, а от славы о подвигах их героев если что и останется, то сказания, переиначенные до неузнаваемости. Ради чего же тогда люди вроде него вообще совершают эти подвиги, рвут жилы и рискуют головой?
Оррик поглядел на очередную трёхметровую древнюю статую, мимо которой несла его лошадь. Лысый околочеловек – может и просто странный человек, черты лица пострадали от времени – в необычного кроя робе до пят уже которую тысячу лет мрачно глядел куда-то вдаль. Местные говорили, что эти статуи отпугивают зверьё и лесную нечисть. Может он когда-то был великим героем, чародеем или правителем? И что от него осталось, кроме безымянных статуй?
В этот момент Оррик заметил нечто подозрительное и меланхолию его как рукой сняло.
Пара воронов снижалась к дороге с целеустремлённостью, указывавшей, что летели они по делу. Оррику не пришлось ехать далеко, чтобы увидеть впереди остальную часть птичьей стаи – и трупы, которые она облепила. Их присутствие уже указывало, что поблизости никого нет, но всё же Оррик огляделся по сторонам – ни души, ни единого подозрительного звука. Падальщики при его приближении разлетелись прежде, чем Оррик успел действием выразить своё отношение к существам, не всегда дожидавшимся смерти брошенных на поле боя, чтобы начать их расклёвывать. Он соскочил с лошади и быстро осмотрел убитых.
