– Нет, мама. Пока никого.
– Присматривайся, Милочка. Не торопись. Красивых много. Помни, не с красотой жить… Наш папа тоже был красавец, и я, дура сопливая, понеслась замуж не думая. А в нем, кроме красоты и самомнения, ничего и не было. Знаешь, от павлина, кроме яркого хвоста, никакой пользы. Так и у нас получилось. Уехал и слава богу. Хорошо, хватило совести, квартиру не делил. Давай завтра закончим, что-то меня в сон клонит…
Прибирая фотографии, Мила думала: «Нет, никогда так жить не буду. Не знаю, что сделаю, но так мизерно тратить свою жизнь не буду. Прав Игорь, нужно жить ярко, увидеть мир, кругом столько возможностей, столько интересного».
Антонина Федоровна умерла через два месяца от инфаркта. Последние сутки Мила была при ней.
– Знаете, и инфаркт был небольшой, и рубец хорошо сформировался. Просто организм был очень ослаблен, буквально все функции, особенно почек. Не было сил выздороветь, так бывает. Мы делали все, что могли. Соболезную. Справку Вам зарегистрируют в приемной, – молодой кардиолог сочувственным взглядом проводил красивую заплаканную девушку.
Похороны, поминки слились в один черный страшный кадр: скользкая обледеневшая дорога к кладбищу, не тающий на маминых волосах снег, какие-то пьяные мужики, плачущие дети, толстый, в черном костюме, мамин начальник, сующий ей конверт с деньгами, перешептывающиеся соседки, запах свечей, засохший хлеб на рюмке, который почему-то нельзя было выбрасывать…
Мила чувствовала, что жива, но реагирует только какая-то ее часть. Мама, как оказалось, была частью самой Милы, как палец или рука, незаметной, не ощущаемой, пока не потеряешь. Теперь этой части не было.
Надо было жить дальше. Денег после похорон не осталось совсем, даже на дорогу.
Приехал Игорь. Остался на несколько дней, такой чужой, неуместный в их квартире, среди маминых вещей. По ночам Мила чувствовала, как запах его дезодоранта заглушает домашний запах маминых простыней, и ей становилось почему-то обидно, неудержимо катились слезы. Ей не было дела до осуждающих взглядов бабы Веры, поджатых губ соседок, перешептываний за спиной: «У матери ноги не остыли, а она уже хахаля привела…»
Игорь о чем-то договаривался с бабой Верой, несколько раз давал ей деньги, потом приходили соседки, втолковывали ему, что что-то делается не так, – все это прошло мимо Милы. Только в поезде она поняла, что Игорь заказал службы на девять и сорок дней, оплатил поминальные столы в кафе, разрешил соседкам забрать вещи и мебель, сдал квартиру и даже получил аванс. А ей приезжать больше не нужно.
– Как? Это же мой дом… А мамина могила?.. – Мила не верила ушам.
– Я знаю, родная, тебе больно, трудно. Но лучше сразу… Солнышко мое, ты пойми, у тебя совсем другая жизнь. Та, старая, кончилась, и лучше о ней не вспоминать. Все начинается сначала… А на могилу мы, конечно, съездим. Весной. Надо будет памятник установить, ограду, наймем человека, чтобы ухаживал… Ты пойми, солнышко, у нас с тобой такое будущее впереди. А прошлое пусть так и останется в вашем Урюпинске.
– Балашове, – механически поправила Мила.
– Ну, тем более, в Балашове. Тебе надо сейчас отвлечься, а то ты как замороженная. Давай на недельку съездим в Сочи. Там и в ноябре еще можно купаться. Ты же не была у моря?
– Нет, не была.
– Вот, поедем завтра…
– Как завтра? А пары? Я и так много пропустила…
– Я уже оформил нам две справки по 10 дней, всего 100 баксов, так что все в порядке.
