– Надо вам Хромов посидеть в карцере и подумать над своими ошибками. А там посмотрим, что с вами делать.
Ну, думаю, вот Федор и закончилась твой творческий труд на благо Родины.
– А, то, что у тебя успехи были в расчет не брали?
– Витя, а, кто знал-то о моих успехах? Только мой куратор. Он еще хоть что-то понимал в технике, а те, кто над ним, понимали только одно. Как перед хозяином хорошо выглядеть. Как бы его гнев на себя не навлечь. Ради этого они любого готовы были в порошок стереть.
– Но, они-то понимать должны были, что без таких как ты у них ничего не выйдет?
Федор Петрович горько усмехнулся:
– Витя, кто я для них был? Один из многих. Там и с более талантливыми не чикались. Считали, что новых отыщут. Мы для них были просто лагерная пыль. А, в это время пошла новая волна пересмотра старых дел. Несколько наших товарищей после пересмотра исчезли из нашей шарашки. И хорошо если просто их на Колыму лес валить отправили.
– Может их реабилитировали?
Хромов покачал головой:
– Навряд ли, Витя, скорее всего расстреляли. Ну так вот. Срок моей отсидки в карцере еще не закончился, а меня из него вытаскивают. А, на меня тогда такая апатия накатила. Думаю, плевать, все-равно один конец, может отмучился, расстреляют и дело с концом. Смотрю, нет, и на этот раз тащат меня не на особое совещание, а к следователю. Тут и выяснилось, что сынок нашего комиссара, взял одну из ракет, помеченную моим крестиком, поставил на пусковой стол и стал петь комиссии, что он настолько уверен в результатах испытаний, что не пойдет в блиндаж для наблюдения за испытаниями, а будет наблюдать прямо снаружи на полигоне. В результате ракета влетела прямехонько в амбразуру блиндажа, в которой сидела комиссия. В блиндаж она полностью не влетела, амбразура была узкая, но все, кто в блиндаже были, сгорели заживо. А, у моего куратора ни царапины. Тут он решил видимо все на меня свалить и меня окончательно подставить и потопить. Стал меня следователь допрашивать:
– Ты ставил крестики на секретных изделиях?
– Да, я ставил.
Этот мне так угрюмо говорит:
– Значит сознаешься? Это правильно. Выходит, не зря тебе Хромом терроризм вменяли.
Ну я смотрю на следователя, молчу, поскольку предыдущий опыт мне говорит, молчи, целее будешь.
Сижу смотрю молча на следователя, помня, что любое, неосторожно сказанное слово только усугубляет приговор.
Следователь копается в бумагах на столе:
– Значит это из-за тебя приемочная комиссия погибла. Теперь это тебе с рук не сойдет
Ну я не выдержал и говорю:
– А причем здесь, крестики, которые я ставил и гибель приемочной комиссии?
– А, притом, что на испытание была представлено изделие с твоим крестиком. Спрашивается, почему именно это изделие оказалось неисправным и привело к аварии и гибели комиссии?
– Потому, что эти изделия требовали доработки и их я пометил как требующие доработки.
– А, в ваше авторское свидетельство на изобретении соответствует этой доработке?
– Какое мое изобретение?
А он мне:
– Ты, Хромов, дураком-то не прикидывайся. Вот об этом свидетельстве речь.
Показывает мне описание. Читаю, а это уже другое изобретение, не то которое я уже видел. Прочитал. Оказывается, позаимствовал мой куратор мои идеи двухмесячной давности. Смотрю я авторство, а моей фамилии там нет. Ну я следователю и говорю:
– Нет не соответствует это описание сделано без учета выполненных доработок. Только не мое это изобретение. Нет моей фамилии в списке авторов.
