Что-то у них оставалось общее, чем Владимир Борисович не мог поступиться.
– Ленин и Крупская! – он повторял. – Ленин и Крупская!
Дальше заклинивало.
Трель Владимира Ильича сливалась с криками Крупской: тени большевиков порхали по саду.
– Крупская на заре уснула, и тогда Владимир Ильич что-то такое влил ей в ухо! – рассказывала Анна Каренину.
– Убрать! – приказывал Коренев немцу.
Немец накручивал часы, и механическое время втягивало в себя вполне правдоподобные тени.
Месье Октав жег заношенные чулки и обтерханную жилетку.
Глава восьмая. Тезис Люцифера
«Если бы Крупская могла туго натянуть чулки – она узнала бы больше о блеске глаз!» – мужской голос объяснял женскому.
Удивительное Божье слово прокатывалось по светлому коридору.
На первый бал Надежду Константиновну вывозили в наручниках; на Ленине были ножные кандалы; Арманд с Луначарским успели пройти несколько туров вальса.
Они танцевали на зеркальном полу; исподнего политическим не полагалось.
Бал, впрочем, был костюмированный: Инесса строила из себя царицу – Луначарский щеголял в халате Пушкина.
Надежда Константиновна была нечиста и потому не танцевала: она видела в Анатолии Васильевиче знакомую ей черту возбуждения.
Крупская отказала надзирателю потому, что верила в Анатолия Васильевича.
– Полно, Надежда Константиновна, – Ленин забрал ее руку. – Какая у меня есть идея: будем как Боги!
В тюрьме Владимир Ильич принял католицизм.
Новая религия сообщила суровые и даже антипатические черты его, по преимуществу, доброму характеру. Суровое воздержание притом, казалось, навсегда поселило в нем отвращение к роскоши, праздности и либерализму – оно сообщило всей его внешности несколько грубый отпечаток.
Его задачей было создание теневого правительства – когда же таковое было учреждено и даже провело свое историческое заседание в устричной зале Елисеева, – тысячи вещей одна другой причудливее, ложно услышанных и ложно переданных, – мондегрины, понимаемые как женские зеленые органы, – стали едва ли не идеально останавливать мировой процесс, выделяя из него и отбрасывая то, что в данный момент никому было не нужно.
Именно теневое правительство, дабы не быть похороненным, закрыло тенистое кладбище, организовав на высвободившейся территории теннисный корт; остановило неинтересную немецкую оффензиву и добровольцами поддержало братских боливийских крестьян, приступившим к массовым порубкам сельвы.
Ленин был слишком умен, чтобы заботиться о так называемой социальной справедливости – слишком тонким эгоистом, чтобы желать уничтожения привилегий, ему самому улыбавшихся.
В его развинченном организме, впрочем, не было ни одного нормального органа: его привлекали женщины в спущенных чулках; когда на балу он заметил Крупскую, его всегда мертвые глаза блеснули.
Будем как Боги!
На заседании правительства Владимир Ильич повторил известное рассуждение Чингисхана, что сделал бы он, будь у него в распоряжении телеграф, телефон, железные дороги и другие усовершенствования культуры.
Все слушавшие дивились разуму его (Его?!), никто, однако, не понял озвученных тезисов: что-то такое о неопрятной необходимости.
Всякая революция в одной области должна соответствовать революции в какой-нибудь другой: бал в тюрьме?!
Тихо Надежда Константиновна смеялась на поцелуи Ильича.
Его влекло вон из города.
На следующее утро Ленин бежал – я подзабыл, куда.
