Даже если захочу…
Ночью я не смог заснуть. Даже глаз не сомкнул. А наутро пошел в спортзал и качался там, пока совсем не сдох – ни дыхания, ни сил, ничего во мне не осталось. Только стук сердца отдавался в висках, а сердце у меня слабое. Вернее, не слабое, а чувствительное. Ведь именно из-за него я тогда – ох, как же давно – к Сашеньке, к девочке моей прикипел. Так что уж теперь-то? Ничего не знаю, только одно знаю точно: будет она моей. Будет, и все. И хорошо бы, лучше бы – добром, потому что если нет – залюблю я ее до смерти, девочку мою маленькую. Как пить дать, не шучу…
Произошло это очень скоро. Конечно, не до смерти, но…
К летней сессии мы готовились вместе. То есть других вариантов не было. Просто не могло быть, понимаете?
Три недели, обложившись учебниками, конспектами и шпаргалками, мы зубрили, спали, ели – вместе. Везде – в ее комнате, за кухонным столом, на балконе, на диване.
Как раз на нем-то все и случилось – на диване. Потом – на кухонном столе, а ближе к ночи, когда уже почти стемнело, на балконе. И, если бы мне такое рассказали, я бы тоже не поверил, но одно только у меня в голове, в памяти, от нашей с ней близости и осталось: невероятная, просто чудовищная нежность. И еще – пальчики у нее на ногах, крохотные совсем, как у ребенка…
…Она свернулась калачиком у меня на груди, и, прежде чем уснула, я все-таки успел шепнуть ей в самое ушко:
– Тебя попробовать, а потом и умереть не жалко…
И еще я подумал: если что, теперь-то уж точно – убью…
Не трогать ее, Сашеньку мою, было невозможно. Она вся, просто вся, была для этого создана. И еще – для меня. После сессии я просто увез ее в свой город, как украл.
Привести ее домой к родителям я, сами понимаете, не мог. Пришлось поселить ее в доме троюродной сестры и взять с нее клятву, что молчать будет. Я понимал, что рано или поздно все обо всем узнают. Но это потом, а пока я мог приходить к ней, к Сашеньке, каждую ночь и любить ее, любить – везде, хоть под открытым небом, на берегу моря. Вот он – берег, близко, очень близко. Ближе только ее грудь в лунном свете. Знаете, каково это, всегда, все время, жить – с ее вкусом на губах…
Кто ей рассказал про Тину, ума не приложу. Это невеста моя, уже давно. Мы с ней еще совсем детьми были, когда наши родители решили породниться. Она очень хорошая девушка, Тина, – чернобровая, стройная, тихая. Наша свадьба должна была состояться через два года, когда я закончу институт. Говорили мы с ней мало, да и наедине почти никогда не оставались, всегда кто-нибудь из ее или моих родных был рядом. Так у нас принято, понимаете. Да и о чем нам с ней говорить? Еще целая жизнь впереди, успеем наговориться. А из-за Сашеньки я про нее просто забыл. Забыл, что невеста, что через два года она и я… Все забыл. Совсем. Мне даже в голову не приходило, что, женившись на Тине, я могу Сашеньку потерять. Что я вообще могу ее потерять. Не важно почему. А когда приехал, увидел ее и вспомнил…
Первая мысль: отложить свадьбу, ослушаться родителей. Вторая: за что мне это все, господи?
И я приходил к Сашеньке, утыкался в нее лицом, и все вокруг просто исчезало, даже время. Пока она не уехала – вдруг. Я пришел и нашел записку, прижатую к столу старой глиняной плошкой.
«Ладо, милый, прости. Вчера я узнала про Тину – так ее зовут, да? Здесь мне нет места, это ваш мир – твой и ее, поэтому я уезжаю. То, что между нами, не может продолжаться так, как будто ее нет. Это неправильно, и я не хочу. За меня не беспокойся, я прекрасно доберусь сама. И мы же все равно увидимся. До встречи. Не скучай. С.»
