– Не нуди! – отбросил мою руку Павел. – Я знаю! Я боялся… боялся, что меня вернут обратно, что мне не поверят! Это вы с Никой из нормального, образцово-показательного детдома, а у нас был ад. Провинившихся отдавали в психушку и лечили электрошоком. Меня запирали без света и воды в подвал с крысами на три дня. А потом было поздно. Меня бы спросили, почему я молчал. Я хотел убить его, задушить ночью, но духа не хватило… Только и смог, чтобы её в больницу поместили.
Мы вспомнили, как Паша уверял нашу воспитательницу, что Мари плохо спит, что у неё кошмары, что она кричит по ночам. Мари тогда переселили в комнату к няне, но было уже поздно. Она и в самом деле кричала по ночам, а потом выпрыгнула из окна, не убившись только чудом – упала в куст черемухи. Мари глотала таблетки, резала вены, её вытаскивали из петли…
А что бы сделала я? Смогла бы я вступиться за Мари, что-то рассказать матери-воспитательнице, никогда особо не интересовавшейся нашими сплетнями, нашими отношениями? Я не помню ласки… Только мы, дети – я, Павел, Ника – одаривали друг друга поцелуями и объятьями. Мать и отец иногда сажали нас на колени и спрашивали, почему я разбила чашку, почему рисовала черной краской, почему запустила в соседскую собаку куском грязи… Почему я отказываюсь учить уроки, грублю няне, толкнула Дашу. Они не слушали, что Даша воровала мои краски, что собака ругалась, что чашка – некрасивая…
Мама говорила, что я все вру, а папа – что меня вернут в детдом, если я буду хулиганить. И я больше не хулиганила. Я клеила чашку, прятала черную краску и гордо игнорировала Дашку. О, эти вечера – вечера несбыточных надежд и позора, вечера горьких слез… Мы с Никой и Пашей, и иногда еще с Мари и Сашей, забирались в наш шалашик в моем саду (а сад принадлежал только мне) и лежа в обнимку, заворожено слушали дождь и рассказывали сказки про наших настоящих родителей, и про нормальные семьи, и о том, как мы будем любить наших собственных детей… Я детей не хотела, Паша – не семейный человек, зато мы все любили детей Ники.
– Поверьте мне, – горячо заговорил Павел, и тень былого вспыхнула и рассеялась от его горячности. – Я бы все отдал, все отдал! Я бы его убил, честное слово! Только бы на миг…
– Нет, – ответил Оскар. – Убивать нельзя.
– А морду набить? – с надеждой спросил Сергей.
– А что это поменяет? Я могу, вернуть тебя, Павел… пожалуй, на один день в прошлое. Но только один раз. Убивать нельзя.
– А некой части тела лишить можно? – прищурился Павел.
– А силенок хватит? Учти… тебе есть что терять.
– Жена, сын? – спросил Павел сумрачно.
– У тебя есть сутки, – помолчав, сказал Оскар. – Все, что ты сделаешь, невозможно будет вернуть назад. Одна попытка. Постарайся не сделать хуже. Вы, трое – мне нужна помощь. Обычно я беру целителя и еще нескольких людей, но вы все сильны. Светлый эльф, сестра по времени, её нареченный. Особенно светлый эльф…
Особенно я!
Мне хотелось прыгать! Что же я делаю? Мне почти пятьдесят! Я рехнулась на старости лет? Ладно, влюбилась – как говорят, любви все возрасты покорны. Кстати, это откуда? Из Грибоедова, да? Но вот так – прыгать, как пятнадцатилетняя девчонка? Хотя нет – в юности я так не скакала. Но ведь у меня же были мужчины! Был даже один головокружительный роман с мальчиком на четверть века младше. Нежный, легкий…
– Что надо делать? – откашлявшись, спросила я.
