Ефгения рассказывает, что в клинике имеются два аппарата для проведения сцинтиграфии, показывающей наличие или отсутствие метастаз в костной ткани. И добавляет: «А в России – три: в Москве, Петербурге и Новосибирске. И очереди на полгода». Приходится утешаться отсутствием очереди, поскольку счет за сцинтиграфию – 800 евро. Однако.
Курс евро подрастает с 43,7 до 45 рублей почти. Это и не рост, а так, колебания… Но при моих счетах в тысячи евро всё это нервирует. Меня, привыкшую экономно относиться к тратам, стоимость лечения деморализует.
Хотя постепенно вся эта деловитая, доброжелательная обстановка начинает на меня действовать положительно. Всё происходит в хорошей клинике, я лечусь у заведующего, чья репутация высока. Он специализируется на операциях мастэктомии (удаление молочной железы) и реконструкции груди, делает множество таких операций еженедельно (Воображение рисует картинку – ведро с отрезанными грудями, бррр..). Среди характеристик, данных ему разными людьми, несколько раз слышу слово «трудоголик». К тому же доктор К. безусловно харизматичен, уверен в себе, добр и внимателен. Мне хочется верить, что он мне поможет, и я хватаюсь за эту веру, что мне ещё остаётся? Это всё, что я могу… Надеяться и верить… Как это сложно сейчас…
Во время прохождения обследования я живу в ближайшем к клинике отеле Вебер, открывшемся менее года назад. Это мой первый отель в Германии. День за днем я возвращаюсь в свой номер из клиники почти как домой, тем более, что в номере меня ждут родные: вечерами я не успеваю переговорить со всеми по скайпу. Говорю подолгу, делюсь переживаниями, плачу, смеюсь. Это помогает. Я уже не лечу вниз, в бездну отчаяния. Я чувствую: родные меня держат. Держат, и упасть не дадут.
То же делает и спокойная, благожелательная обстановка этого удивительно тихого отеля. Вообще, тишина – это тщательно оберегаемая немцами ценность их жизни. И мне это нравится. Я завидую белой завистью, вспоминая бесконечный шум наших больших городов, музыку торговых центров, петарды ночами по любому случаю, будящие всех в радиусе километра, оглушительную сирену сигнализаций повсюду припаркованных машин под утро, лай бездомных собак, беспардонно-громкие разговоры, крики, мат и песни загулявших горожан. Здесь, в Эссене, всё по-другому, и это другое мне нравится.
Сейчас, вдали от дома, в комфортабельном отеле, я полностью избавлена ото всех забот, которые перегружают жизнь обычной женщины. И впервые в жизни могу всецело посвятить время решению собственных проблем, что прежде было на периферии моих занятий.
Самая сложная в реализации задача и самая важная – достижение позитивного настроя, оптимистичный взгляд в будущее. Это теперь-то! Когда я ещё не могу принять происшедшее. Впервые я перестаю относиться к себе потребительски, как к эффективному орудию улучшения жизни детей, и привычно откладывать свои собственные нужды на потом. Мы с мужем полностью совпадаем в установке «жить для детей». Теперь, для себя и для них, я должна заняться только собой. Мобилизоваться перед лицом грозного заболевания. Составить новый план жизни, другой жизни. Всё прежнее, вмиг развалившееся, подобно башням-близнецам в Нью-Йорке, в прошлом.
Лечение спланировано, все свободное время я предоставлена себе. В отеле не задерживаюсь, в номер возвращаюсь с темнотой, все дни кружа по Эссену и фотографируя увиденное. Фото – моё давнишнее хобби. Помимо посещений клиники я должна одеваться, завтракать в отеле, организовывать себе в течении дня хоть какое-то питание, держать своих в курсе дел, оплачивать обследования. Эти заботы, новые заботы в новой и прежде не знакомой мне обстановке, необходимость действовать, отвлекают от мучительных вопросов, на которые ещё нет ответов. И от главного из них: есть ли надежда на жизнь за пределами ближайших трёх-пяти лет. Одиночество не тяготит меня, новизна обстановки развлекает отчасти. Я не могу ни на секунду забыть своё горе, но о самоубийстве уже не думаю.
