Cон - страница 9

– Tы говорила родителям? Разве жители деревни не видели его хулиганства?

Девочка только замотала головой.

– У взрослых много своих забот. Они этого не замечали.

Или делали вид, подумала я.

– А вчера он палкой ударил моего кота Тима. Просто так, ни за что. Я так разозлилась, что выхватила у него палку и со всей силы ударила его. У него пошла кровь. Он начал громко кричать, стали собираться люди и меня потащили к столбу позора.

Я видела, что ее снова бьет озноб. Она обхватила себя руками.

– Я не хотела этого. Я знаю, что я плохая и совершила ужасное преступление. Мне очень стыдно за мой поступок, но я не хотела этого. Честно.

В ее последней фразе, в том как она это произносит, слишком много веры в то, что она действительно совершила что-то ужасное. Щемящая жалость к этому маленькому бесстрашному человечку и кипящая злость на ее мучителей, вулканом рвутся из меня наружу. Мне хочется прижать ее к себе, баюкая на руках говорить ей о том, что она смелая, сильная, лучшая девочка из тех кого я знала! Что это не она, а жители села совершили ужасное преступление. Но я боюсь спугнуть ее своим шквалом эмоций. Cтараясь, чтобы голос звучал как можно спокойней, спрашиваю:

– Если ты совершила ужасный поступок, то как можно назвать то, что сделал Ганс?

– Не знаю, – отвечает она.

Ну да, думаю, оголтелая толпа кричала ей что она монстр, поднявший руку на мальчика – ангела. А я тут жду, что она мне по-взрослому, объективно даст оценку маленькому негодяю.

– Ладно, это они сказали, что ты плохая. А если бы твой Тим мог говорить, что бы он о тебе сказал?

Было видно, что вопрос застал ее врасплох. Она даже приоткрыла ротик, представляя говорящего кота. Судя по растерянности на ее лице, кот был другого мнения.

– Но ведь я все равно не имела права бить Ганса, – произнесла она чужое утверждение, но уже со своими вопросительными нотками.

– А у тебя был другой способ остановить его, чтобы спасти Тима?

Нахмурив брови, Анна, видимо, пытается придумать другой способ. Заметно, что она очень старается. От напряжения приподняты худенькие плечи и пальчики сжаты в кулачки. Я не тороплю ее с ответом. Я просто жду. B конце концов она сдается. Ее тело показывает, как она отбрасывает попытки оправдать своего обидчика. Плечи устало падают вниз, а руки безвольно, как тоненькие плети, сползают на землю. Она смотрит на меня в упор.

– Тогда почему? – ее голосок начинает дрожать. – Почему они сказали, что я плохая?!

Ее застывшее до этого момента личико рассекает гримаса боли, как лед, трескающийся под напором обиды, возмущения, непонимания. Слезы крупными каплями катятся по детским, пухлым щечкам. Она, пытаясь их вытереть, натирает и без того покрасневшие глаза. Я даю ей время выпустить боль, прежде чем отвечаю. Насколько вообще возможно ответить на этот вечный вопрос и объяснить ребенку почему мир так несправедлив.

– Нечаянно ты напомнила им про страх перед властью, который они так удачно прятали в толпе. Лучшей колыбельной для их совести – было видеть, что все так поступают. Так им легче было себя убедить в том, что с ними все в порядке. Толпа хранила спокойствие их душ так же, как ночь охраняет сон. Пока ты не обожгла их ярким светом своей души. Слишком ярким, чтобы не видеть собственного страха. Ты не оставила жителям выбора. Им нужно было что- то делать либо со своим страхом, либо с тобой. Тебя, как непрошенное, раздражающее светлое пятно на темном фоне, нужно было срочно закрасить черным, чтобы восстановить баланс между их самоуважением и реальностью.