— Договорной брак? — Он совсем не удивлён, да и не спрашивает.
Утверждает. Как данность.
— Средневековье покинуло в этом мире ещё не всех. Вот такое вот клише в моих венах, — развожу руками, пожимая плечом.
Продолжение разговора немного откладывается. К нам подходит официант. Он самозабвенно перечисляет все фирменные блюда, которые заведение готово подать, и советует попробовать новые коктейли авторства местного бармена. Кай отказывается от всего, заказывает лишь воду и чашку двойного эспрессо без сахара. А пока я мучаюсь своим выбором, сам и за меня решает. Десерт с шоколадом, апельсиновый фреш и ещё одна порция воды.
— Вряд ли у них тут есть ещё что-либо съедобное. Я тут не в первый раз, — поясняет свой выбор для меня, как только официант покидает нас.
Молча киваю. Смысл спорить? Вот и молчу. А весь наш заказ оказывается перед нами в считаные минуты.
— Так что там с этим твоим скоро-выйду-за-него-замуж, которого ты ещё не видела? — возвращается к былому Кай.
— Ничего, — заново пожимаю плечами. — В самом деле не видела. Даже не имею ни малейшего понятия, как его зовут, если честно, — сознаюсь и в этом. — Но замуж выйду. Если, конечно, не сумею вовремя переубедить отца.
Тяжёлый взор, сканирующий меня всё это время, ощущается ещё более тёмным и тяжёлым, если такое вообще возможно.
— Ты не похожа на ту, кто покорно согласится с уготованной участью, что бы ни служило причиной, — слегка прищуривается в подозрении мужчина. — Проблем с деньгами у вас нет, это я уже понял, иначе бы ты не бросалась столь широкими и затратными жестами, — припоминает конверт, который я оставляю на переднем пассажирском сиденье его машины, прежде чем мы оказываемся здесь. — Тогда почему? Выгодная сделка? Увеличение семейного капитала? Шантаж? Жадность? Безысходность? — выдвигает одну гипотезу за другой.
А я…
Я и сама не знаю!
Не спросила же у папы.
Психанула и сбежала.
А теперь…
Вот тут сижу.
С губ срывается нервный смешок.
— Я совсем недавно получила диплом. Закончила на год раньше. Очень старалась, чтобы оправдать папино доверие. Но до своих рабочих дел он меня всё равно не допускает, поэтому, сказать наверняка не смогу, даже если попытаюсь, — криво усмехаюсь, пряча за этим жестом всю накопившуюся горечь. — Хотя ты прав, я не такого уж кроткого нрава, если в голову стукнет, скорее сбегу или найду управу, чем подчинюсь и прогнусь под кого попало, но… — На моих губах застывает та же горечь, стоит подумать о следующем: — Папа у меня один. Кроме меня, у него никого в действительности нет. Вот такая мы семья — он и я. Всё. Мама давно умерла. Покончила с собой. И такое предательство с моей стороны он вряд ли вынесет. Он долго приходил в себя после маминых похорон. Я не могу настолько жестоко поступить с ним, бросив его в угоду себе.
И что-то я слишком разболталась, вот да…
Лучше буду есть то, что он для меня заказал!
Тем и занимаю себя последующие минуты, пока мужчина размышляет над моими откровениями. А затем и сам делится:
— Я вырос в детском доме. Тоже был маленьким, когда погибли мои родители, — становится для меня новым откровением.
Не таким длинным, как мои, но даже двух скупых фраз вполне хватает, чтоб они задели мой разум. И остались где-то глубоко-глубоко внутри. Жалость? Нет, тот, кто передо мной, не нуждается в жалости. Такое для него скорее оскорбление, нежели благодеяние. Но что тогда? Не знаю. Но нечто важное. И сама не могу определить. Возможно, то самое восхищение. Его стойкостью. И внутренней силой. Всё-таки детство у него явно не из простых.
