– А зачем терпеть? Может проще было не выпускать крылья совсем? – Анжела пожала плечами.
Ведь она всю жизнь прожила без полетов, и ничего страшного.
– О, поначалу я именно так и решил. Чего уж там случится, если я просто не смогу подняться в небо, верно? Да и зачем мне это небо, если оно отвергло меня? Если мне все равно нет пути наверх. К тому же в полете больше шансов встретить других ангелов, которых я стал избегать после неудачных попыток убедить людей в существовании Лилит. И я терпел. Терпел столько, сколько смог вынести. Несколько сотен лет я жил без крыльев. Мгновение для истории. Секунда для ангела. Но, знаешь, это оказалось не так просто, как я рассчитывал.
– Что же может быть проще, чем не выпускать крылья? Это же, как не есть капусту. Ты не хочешь этого – ты этого не делаешь.
– Вышло, что ничего подобного. С ужасом я понял, что крылья для падшего это что-то особенное. Будто последняя нить, которую нельзя оборвать. Или напоминание о том, кем ты когда-то был. Словно кто-то дергает за ошейник, чтобы ты всегда знал свое место. Знаешь, в некотором роде это похоже на эмоции ангела.
– Чем же? – Анжела схожести не видела.
Крылья материальны, эмоции же – это совсем другое, иногда не поддающееся контролю.
– А тем, что пока ты на той стороне, ты их даже не замечаешь. Крылья для тебя что-то привычное. То, что было всегда, и то, что никогда не отнимут. Но как только ты меняешь сторону – все становится совершенно по-другому. И то, что было знакомым, милым сердцу, оборачивается настоящим кошмаром. Я надеялся, что если не буду пользоваться ими достаточно долго, то все пройдет. Но стало только хуже.
Люцифер замер на секунду, прикрыв глаза, но вскоре продолжил:
– Крылья рвались обрести телесность, перестать быть лишь энергией. Точно так же, как тьма, заточенная прежде глубоко внутри тебя, рвется наружу. И это было так больно, что однажды тихим вечером я больше не смог терпеть. Я выпустил их. Перья, слипшиеся от сгустков крови, которая ручьями стекала по спине, капала на землю. Никогда не думал, что во мне есть столько крови.
Люцифер говорил тихо, но девушка слышала каждое слово отчетливо, будто он шептал ей на ухо:
– Крылья, больше похожие на ужасный горб какого-то чудовища. Белого уже не оставалось. Лишь алое, горячее, с привкусом железа, что заливает лицо, попадает на язык, наполняет легкие ни с чем несравнимым металлическим запахом. И ты чувствуешь эту вязкую густоту буквально везде. А от боли становится невозможно дышать и хочется грызть землю. Время растягивается, и мгновенья кажутся дольше столетий, а боль лишь нарастает, но ты не можешь ее прогнать. И ты буквально катаешься по полу в надежде ослабить ее хоть немного, но и это тебе не по силам. Никакой человек не смог бы выдержать подобной боли.
Анжела вздрогнула, по ее коже пробежали мурашки. Пожалуй, этот рассказ действительно заслуживал доверия. Даже Люцифер не мог скрывать дрожь, промелькнувшую в его голосе.
– Ну а дальше случилось то, что случилось. Я поджег их, желая смягчить эту дикую боль. Хотел, чтобы они исчезли навсегда, чтобы больше не было нужды их выпускать. Но вышло только хуже. Они вспыхнули, будто облитые смолой – легко, от малейшего огонька. Они горели, и казалось, будто горит каждая клетка моего тела. И я не мог их втянуть, не мог потушить. Я ничего не мог, кроме как смотреть и чувствовать эту боль. Наверное, если бы кто-то меня увидел, он решил бы, что я никто иной, как наш приятель Самаэль, – усмехнулся Люцифер.
