И подумала: “Господи, неужели я снова чувствую что-то похожее на любовь?”.
Джек, бежавший рядом с ними и постоянно оглядывавшийся по сторонам, подгонял их, не давая им остановиться: “Быстрее! Снимайте! Не останавливайтесь! Не дайте им вас поймать! И помните, ваша жизнь сейчас – это кино, где на кону ваша свобода!”
Они бежали по тёмным, залитым дождём улицам Чикаго, словно герои фильма-нуар, которые знают, что в финале их ждёт либо пуля, либо горькое разочарование, снимая друг друга, словно пытаясь запечатлеть последние мгновения жизни, словно предчувствуя скорую разлуку, вспоминая прошлое, словно воскрешая призраков из далёкого прошлого, словно пытаясь вернуть то, что безвозвратно ушло, пытаясь воскресить ту любовь, которая, казалось, навсегда ушла из их жизни, оставив лишь горький привкус разочарования и сожаления.
И в голове у Эдит вертелась фраза из старой песни “The best things in life are free” (“Лучшее в жизни – бесплатно”), которую она когда-то напевала, работая в той самой булочной, но она знала, что за эту “бесплатную” любовь, за эти воспоминания им придётся дорого заплатить, возможно, даже своей жизнью.
Дождь силился, превращая черно-белый мир в размытую картину, словно кто-то размазал акварель по холсту, и лица Эдит и Артура блестели от капель, смешанных со слезами, словно они оплакивали свою потерянную молодость и несбывшиеся мечты.
Они бежали, задыхаясь от бега и страха, спотыкаясь о неровную, выложенную булыжником мостовую, словно сама судьба ставила им подножки, а камера в руках Эдит продолжала фиксировать их сумбурные, обрывочные воспоминания, словно собирая пазл из кусочков прошлого.
Казалось, что дождь смывал с них все лишнее, всю шелуху, накопившуюся за годы, обнажая лишь суть их взаимоотношений, их любовь и их боль.
И Эдит подумала: “Может быть, именно для этого мы сюда и попали? Чтобы вспомнить, что мы любим друг друга, несмотря ни на что?”.
“Я помню, как мы ходили в кино, Артур,” – продолжала Эдит, задыхаясь от бега и усилий, словно стараясь вырвать эти воспоминания из плена времени.
“Ты всегда покупал мне огромный стакан попкорна, хоть и ворчал, что это пустая трата денег, что лучше бы купить буханку хлеба. А потом ты всегда держал меня за руку, крепко-крепко, словно боялся потерять, и мне было совершенно все равно, что там показывали на экране – комедию с Эбботтом и Костелло или драму с Бетт Дэвис. Я просто чувствовала себя в безопасности, просто рядом с тобой, словно в коконе”.
Ей вспомнилась фраза из старого фильма: “Любовь – это когда тебе хорошо даже в плохую погоду”, и она подумала: “Может быть, любовь и есть то самое “хорошо”, которое делает любую погоду сносной?”. Сейчас, в этом дождливом Чикаго, окружённые опасностью, она как никогда понимала смысл этих слов, как будто прочувствовала их каждой клеточкой своего тела.
“А я помню, как мы танцевали под луной на крыше нашего старого дома на Вест Сайде,” – ответил Артур, пытаясь отдышаться и вытереть пот со лба своим старым, клетчатым платком.
“У нас не было ни радио, ни граммофона, только старый патефон у соседей, но мы пели песни сами, фальшиво и громко, словно два пьяных кота. И ты всегда смеялась над моим ужасным голосом, говорила, что у меня медведь на ухо наступил, но, несмотря на это, ты всегда просила меня спеть ещё раз, только тише, чтобы соседи не вызвали полицию”.
