Послышался звук, будто кто-то разлил ведро воды.
– В рот мне зелье… Джером! Твою мать, твою мать, твою мать!
Джером соскочил из-за стола, стул, на котором он сидел, влетел в стену, а сковородка подлетела в воздух и приземлилась обратно на стол, разбросав яичницу по кухне. Он подбежал к ней, увидел лужу:
– Ох ты ж сука! Ты главное не… не волнуйся…
В глазах потемнело, он пошатнулся и… упал. Прямо на ковёр, который смягчил падение. Последнее, что слышал Джером, будучи в сознании, – крик Мари и открывшуюся дверь.
– Джером? Джеро-о-ом??? Очнись, зятёк! – Над ним стоял Лютер и лупил его по щекам.
– А? Чего я? Я… где? – еле-еле сказал Джером. – А Мари?
– Ты отрубился. Мари наверху, – Он взял его за руку и приподнял туловище, чтобы тот сел. – Ну что, папаня. Дочка! Совсем крохотная! Вот такая… Джером?
Джером снова упал. Плашмя. На этот раз его не трогали. Накрыли пледом и оставили лежать. И пока непутёвый отец был в отключке, наверху спало крохотное – похожее в основном на мать, но носом точно в отца – создание.
Годы шли, девочка – Амелия – росла. Она действительно походила на мать: рыжие волосы, карие глазки-бусинки и веснушки на пухлых щеках. Но неугомонным характером и большим курносым носом, повторюсь, вышла всё-таки в отца. Этот ребёнок был гремучей смесью незаурядного ума, хитрости и непоседливости.
– Доченька, топай сюда! Давай-давай, козочка-мимозочка моя, батяня ту-у-ут… А-ай, вот же-ж жоп… э-э… жомпельштинц!
Опять упала.
Первые шаги Амелии. Только шагала она по столу. Джером сидел напротив, а она возьми и пойди задом наперёд. Упала на тот самый ковёр, который привык принимать всех не справившихся с гравитацией. Крик стоял… Жуть! А чего они ожидали? Вряд ли она в год смогла бы спрыгнуть со стола, скрутив сальто, и встать при этом на ноги. Мари, конечно, не узнала. А обошлось всё только ором.
•
– Папа, а сто это за мальцик?
Амелии было четыре года. Они с Джеромом пришли в лавку единственного в деревне портного и сапожника – Питера Веббера. Этот мужчина с достаточно крупным, прямоугольным лицом и чёрными волнистыми волосами – локоны которых он всегда собирал в тугой пучок – выглядел в глазах Амелии добродушным. Одевался он с иголочки, лицо идеально выбрито. Он был высок, особенно в сравнении с семейством Мэггот.
Когда Амелия спросила про мальчика, Питер как раз стоял, склонившись и положив руку – всю в ссадинах и порезах – на плечо парнишки. Тот, в свою очередь, сидел за столом и пытался вдеть нитку в швейную машинку.
– Сынок, смотри, как надо, – сказал басистым, но приятным голосом Питер и помог сыну вправить нить в игольное ушко.
– Это сын дяди Питера, малышка. Иди поздоровайся с ним, спроси, как его зовут, – сказал Джером.
– Да сяс! Он зе мальцик, пускай сам и подходит!
Питер – невольно! – услышал их разговор, улыбнулся и лёгким движением руки толкнул сына в плечо:
– Позже закончишь, сынок. Иди поздоровайся с гостями. – Он обернулся и посмотрел с улыбкой на Джерома.
– Джером! Здравствуй-здравствуй, костюм для Амелии как раз готов. Как сам поживаешь? Как Мари?
– Здорова, кожевенный пройдоха! У нас всё хорошо, Мари сейчас…
И пока взрослые болтали, мальчишка подошёл к Амелии. Он был очень похож на отца: крючковатый нос, худощавый, такие же тёмные и волнистые волосы, только стрижка чуть короче.
– Пр-р-ривет! Меня зовут Леонар-р-рд! Пр-р-риятно познакомиться!
– А зацем ты так много лаз сказал «Л-л-л-л»?
