Цветы для поля боя - страница 7

– Ну вот, что я говорил – дрыхнут, как сурки…

– Слушай ты, пинцетник, – Агнесс не могла больше сдерживать злобу, он повернулась к санитару и нависла над ним, сжимая кулаки. – Закрой свой поганый рот и иди к чертям отсюда, пока я не наваляла тебе по первое число! Эти девочки были в такой мясорубке, которую ты себе и представить не можешь, пока ты тут грелся.

– Смотрите, какая грозная тут нашлась. А ну, убирайся вон, время приёма посетителей строго регламентировано. И не думай, что раз ефрейтор, то мною командовать можешь. Надо мной есть начальство и посуровее тебя.

– Что тут за шум? Вы что себе позволяете в лазарете? – со стороны операционной к ним приближалась фигура в длинном халате. Лицо врача было закрыто маской, а на руках всё ещё были окровавленные перчатки. Из операционной тем временем уже выносили прооперированного солдата.

– Да вот, добровольцы побывали в первом бою и зазнались. Приходят, когда захотят, ругаются, угрожают, – мерзкий санитар чуть ли не приплясывал от восторга. Разумеется, врач был старше Агнесс по званию и спокойно мог выдворить её из лазарета, к великой радости своего подчинённого.

– Что Вам понадобилось в лазарете сейчас, ефрейтор? На дворе ночь давно, раненым нужен сон и покой в это время. Если хотите навестить кого-то, приходите завтра после обеда, в приёмные часы.

– Прошу прощения, господин врач, – девушка потупилась, глядя на койки однополчанок. – Я действительно нарушила режим посещения,– тут она подняла голову, её голос стал твёрже. – Но это вовсе не даёт вашим санитарам права язвить и издеваться над положением моих подчинённых. К тому же, Ваш подчинённый сам согласился проводить меня сюда.

– То есть, Вы хотите сказать, что виноват рядовой-санитар Троске?

– Я считаю, что он не проявил уважения к положению моих подчинённых.

– И что в связи с этим?

– Я прошу Вас, как его непосредственного командира, применить к нему…

– Послушайте сюда, ефрейтор. Здесь никто не обязан выказывать уважения к Вашей персоне и персонам Ваших подчинённых. Здесь Вам всегда дадут медицинскую помощь, но не более. Это, во-первых. Во-вторых, Вы нарушили правила режимного военного объекта. По уставу я должен доложить об этом Вашему командиру, но так и быть, в этот раз я не буду этого делать. Можете не благодарить за это. Просто развернитесь и шагайте отсюда в расположение вашей части, и постарайтесь уснуть.

– Так точно, – произнесла она сухим тоном, развернулась по-уставному на сто восемьдесят градусов и пошла прочь из лазарета. Всё внутри неё негодовало и кипело. Разум подсказывал ей, что доктор прав и обошёлся с ней даже мягко, но в душе она была совершенно не согласна с этим решением. Казалось бы, в военном лагере она видела столько несправедливости и дедовщины, но так и не смогла привыкнуть к ней до конца.

У места расположения взвода её встречает Томас. Вид командира придаёт ей немного сил. Она тут же распрямляется из слегка сутулой позы, бодро поднимает голову, и кажется, будто той сцены в лазарете как ни бывало.

– Не спится? – Берн обращается к девушке без уставного тона и обращений по форме. Сейчас они вроде как не солдаты, несмотря на то, что одеты в форму и находятся на линии фронта. Вся эта казарменная уставщина на передовой, даже на третьей линии, пропадает. Здесь начинаются совершенно иные отношения. Эти отношения держаться не столько на том, у кого сколько лычек и звёзд, а на том, кто больше понимает и знает о том, что происходит. Разумеется, тут остаются командиры и подчинённые, но здесь их различия во многом стираются за счёт присутствия рядом неумолимой и беспощадной смерти.