* * *
Светланка сидела у Виктора на плечах, положив свою головку на макушку отца и обняв его шею руками, и смотрела, как медленно проплывают мимо деревья. Деревья казались печальными, они словно тоже смотрели на девочку. Их ветви качались, то прощаясь с путниками, то приветствуя, а то и подзывая к себе поближе. Это был живой лес, и Светланка знала это наверняка. Живой – не в том смысле, что тут было много зверей и птиц, а в том, что деревья, кусты и трава были одним целым, которое дышало, разговаривало на своем языке; одним словом – существовало. И девочке казалось, что в этот огромный организм проникла неведомая болезнь, она съедала лес изнутри, причиняя боль и заставляя страдать. Нечто подобное чувствовали и Виктор с Викторией – но гнали от себя эти мысли. «Это все от солнца и усталости», – думали они. И не решались поделиться друг с другом своими недавними впечатлениями.
Окруженные все тем же беззвучием, они миновали старое кладбище. Лешачья гущина́, сдавившая кладбище со всех сторон, прорезывалась узкой просекой. Минимум двое путников не отрывали оттуда взгляда. И дело было не в сплетенных кронах деревьев над лесной вакутой, и не в густых порослях плюща, окаймляющих проход пышной аркой. Дело оказывалось в неком предчувствии и в неком осознании – предчувствии чего-то необратимого, и осознания чего-то необъяснимого, и будто все это несформировавшееся, иррациональное с проходом через арку способно было даже усилиться.
«Словно фурункулы на больной коже», – обернувшись перед аркой, подумала Виктория. Погост, подернутый заросшими могилками, зашелестел, будто прощаясь. Но вот внезапный порыв ветра исчез. С ветки тяжело взлетел ворон – и это было единственное живое существо, попавшееся им за пару часов. «Если не считать того сумасшедшего, – подумал Виктор, перекладывая в другую руку тяжелую сумку с гостинцами. – И если он мне не привиделся…»
Вскоре они вышли к заброшенному колодцу, и вот за деревьями показались крыши долгожданных домов. Виктор невольно ускорил шаг. Виктория не отставала, хотя и очень устала.
– Ура! Мы дошли! – закричала Светланка, но тут же осеклась – родители зашикали и призвали к тишине.
Из-за пригорка показался первый дом. Распахнутые ворота. Выбитые окна. Перекошенные ставни. Над колодцем топорщился деревянный аист с перебитой цепью. Когда они подошли ближе, стало понятно, что ворот просто нет. Опустевший двор будто перенял тишину из леса. А вместе с тишиной в дом пришло и запустение.
Деревенская улица тоже была безжизненна. Словно путники попали в Средневековье, а вокруг бушевала чума. Ни людей, ни собак, ни гусей с курами. Виктор помнил, что раньше улица всегда переполнялась жизнью. Но сегодня все было по-другому. Ближайшие дома тоже пустовали. Это становилось понятным из-за оголенных крыш – ни шифера, ни черепицы, ни обрешетки, кое-где не осталось даже стропил; а также из-за окон – где выбитых, а где заколоченных.
– Оскуднела деревенька, – пробормотал Виктор. – Все в город рвутся. Кому охота здесь жить?
Вспомнив, что раньше ему была охота, он замолчал. А потом стал насвистывать.
Во втором дворе не было даже забора – оставалась лишь несколько забетонированных столбов, два из которых соединяла одинокая прожилина.
Неожиданно в глубине двора Виктор увидел мужчину. Тот стоял к ним спиной в тени раскидистой березы и будто что-то рассматривал в траве. Темный плащ и накинутый на голову капюшон добавляли сходства с временами мракобесия. Не хватало только костров инквизиции.
