Цветы в паутине - страница 22

– Ага! – с напускной бодростью сказал Виктор. – Хоть кто-то да обнаружился.

Ему было очень не по себе. Заброшенный двор пугал. Дом и погреб возле опустевшей собачьей будки зияли пустотой, куда страшно было посмотреть. Их хотелось обойти. Когда скрипнула одна из петель на погребе, Виктор ускорил шаг.

Подойдя ближе к хозяину двора, он громко поздоровался. Дочка на плечах сделала то же самое. Мужчина обернулся и, улыбаясь, молча посмотрел на пришедших. Краснова словно ударило током – он отшатнулся и попятился назад. Руки его невольно сдавили колени Светланки.

– Папочка, мне больно! – захныкала дочка.

И тут раздался звон колоколов – он был недолгим, но очень отчетливым. Будто совсем рядом.

«Откуда тут колокола?» – подумал Виктор, оглядываясь по сторонам.

Виктория делала то же самое.

– Что это? – спросила она. – Тут есть церковь?

Виктор не ответил. Он в оцепенении смотрел на то место, где только что стоял мужчина. Там уже никого не было. Лишь лежала в траве похожая на сломанный телескоп длинная штуковина.

– А где… – начала Виктория. И осеклась.

Краснов опустил Светланку на землю и тихо, чтобы слышала только жена, произнес:

– Церкви в Чернухино уже давно нет… А это был Саша Бахчинский.

– Куда же он подевался? Как сквозь землю…

– В прошлом году Светлана написала, что Сашка повесился…

Почесав Муську между рогами, а затем под шеей, Павел ласково погладил ее по округлому боку. Под рукой шевелилась новая жизнь. Большая рыжая корова замычала и замотала хвостом, пару раз даже шлепнув человека по руке.

– Вот и славно, моя гарна. Вот и славно.

Человек потянулся к выключателю. Но в последний момент он остановился и оставил в хлеву свет.

– Так, про всякий случай. Мало ли что.

Вкладывая в это «мало ли что» так много, Павел еще раз посмотрел на Муську и вышел.

Вечерело.

Осевшая дверца пропахала землю полукругом сначала в одну сторону, а затем в другую. Жилистые руки, которые никак не доходили до ремонта навесов, приподняли дверцу, подперли ее лопатой и с лязгом закрыли задвижку.

– Вот и гарно, – еще раз повторил Павел с довольной улыбкой. Если все будет хорошо, завтра их корова отелится, а это означало не только новые заботы, но и новые радости их размеренной деревенской жизни.

Засунув руки в карманы, он сделал глубокий вдох и посмотрел на первую звезду.

Его подвернутые до колен шаровары, галоши на босую ногу и майка с дырявой лямкой могли показаться кому-нибудь комичными. Но атлетичное телосложение заставляло уважать его. А простоватое выражение круглого лица располагало к доверию. В целом же это был обычный деревенский парень, двадцати восьми лет от роду, который не прочь и выпить, и попеть от души, и подраться, если надо – тоже от души и смачно.

Когда в небе появилась еще одна звезда, он опустил голову и посмотрел по сторонам.

Двор растворялся в сумерках.

Появлялись новые звуки, исчезали старые. Разморенный дневной жарой ветер колыхал листья нахального ореха, положившего одну из веток на соседский забор. Забор временами поскрипывал, иногда попадая нотами с арией еженощного сверчка. Вот прозвучала первая трель ночного соловья – и забор, и сверчок на время замолчали. Со стороны речки донеслась продолжительная трескотня козодоев. Когда под вновь скрипнувшим забором зашуршал вышедший на охоту еж, зашлепала по дорожке жаба.

В права вступала ночь – ночь, полная тайн и сновидений; дифирамбы ей слышались отовсюду. Феерией звуков дирижировали сверчки, без которых нельзя представить ни один летний вечер в деревне. Такой вечер, перетекающий в ночь, нельзя представить и без других звуков. Помимо ночных пернатых, соревнующихся в перепевах на свободе, нельзя забывать и о запертой живности. То полусонное хрюканье, то такое же полусонное мычание, курлыканье, гогот, кряканье или кудахтатье. В клетках могут возиться кролики или нутрии, на чердаках – ворковать голуби. А еще слышен шорох волочащейся по земле собачьей цепи – и это означает, что хозяин может спать спокойно, так как двор охраняет его верный четвероногий друг.