Да – тогда и сейчас - страница 11

– Возьмите. – Она протянула качели Фрэнсису.

– Все в порядке? – спросила Лина из-за плеча мужа. – С ребенком все хорошо?

– Я вполне способна позаботиться о своем ребенке, – сказала Энн. – И испечь пирог для своего мужа.

Онемевшая Лина уставилась на нее во все глаза.

– Ну разумеется, – произнесла она наконец. – Просто поначалу бывает трудно, вот я и подумала…

– Это совершенно не трудно. Он замечательный малыш. У нас все хорошо.

Фрэнсис понял, к чему все идет, раньше жены.

– Что ж, спасибо. – Взяв качели, он хотел закрыть дверь, но Лина его остановила:

– Подожди минутку. Пожалуйста, всего минутку. Ты не так поняла. Оставь их себе. Маленький в них спать будет. Правда. Они совсем новые.

– Вы не расслышали? – спросила Энн. – Мне они не нужны. Если моему сыну что-нибудь понадобится, я куплю сама.

– Как скажете, – проговорил Фрэнсис и все-таки закрыл дверь.

Он бросил сложенные качели на диван, но они отскочили от подлокотника и с грохотом упали на пол. Помертвевшая Лина стояла посреди гостиной с деревянной ложкой в руке. Фрэнсис пожал плечами:

– Вот кого правда жалко, так это Брайана. Хороший ведь парень.

– Господи, что я ей сделала? – спросила Лина.

– Ровным счетом ничего, – ответил Фрэнсис, снова усаживаясь за стол с газетой и чашкой чая. – Это с ней неладно. – Он покрутил пальцем у виска. – Слушай, не связывайся ты с ней больше.

Через несколько месяцев, в разгар жаркого душного августа на свет появилась Кейт. Лина жаловалась, что не может кормить грудью: стоит прижать ребенка к себе, они оба делаются такие потные, что малышка выскальзывает из рук. Через пару дней Лина сдалась, и теперь, возвращаясь с ночной смены, Фрэнсис первым делом, оставив вещи у входа, приносил дочери первую за день бутылочку молока. Наконец Лина смогла передохнуть, а отец и дочь, разглядывающие друг дружку поверх бутылочки, выглядели так мило, что она втайне жалела, что не прикармливала старших девочек.

– Ты моя зайка, – приговаривал Фрэнсис, забирая пустую бутылочку и перекладывая дочку себе на плечо, чтобы та отрыгнула.

Питер был старше на полгода. Он уже ел хлопья с яблочным пюре, когда Кейт только начала держать головку. Много позже оба спрашивали себя, когда они впервые ощутили присутствие друг друга. Слышал ли Питер, как плачет Кейт, когда в их домах были открыты окна? Видел ли он, когда научился стоять, держась за перила веранды, как старшие сестры катают ее по двору на тележке? Задумывался ли – кто это?

Первым воспоминанием Кейт, сохранившимся на всю жизнь, было: Питер бежит вокруг дома с красным мячом в руке, и она уже знает, как его зовут.

Предполагалось, что снежный буран обойдет Гиллам стороной, переберется через Гудзон в округ Уэстчестер и, задев Коннектикут, сгинет где-то над океаном. Но, когда миссис Давин велела шестиклассникам открыть учебники по обществознанию, приближение непогоды уже ощущалось в тяжелом, словно наэлектризованном воздухе. Питер написал в тетради «1988», хотя вот уже два месяца, как наступил восемьдесят девятый год. Радио, включенное в учительской, вполголоса сообщило, что циклон поменял направление, а стало быть, к девяти дюймам снежного покрова, образовавшегося за выходные в городах западнее Гудзона, прибавятся еще двенадцать.

– Снег! – воскликнула Джессика Д’Анджелис, вскочив из-за парты и указывая на окно, выходившее на учительскую парковку.