В принципе, обоняние и слух уже немного подготовили его к чему-то эдакому, однако спокойствие, с которым он воспринял открывшуюся ему картину, удивило его самого. Ну как, как он, городской мальчик, может воспринимать все «это», как нечто в порядке вещей?! Однако вот же — ни шока, ни мандража, будто так и надо и чего-то подобного он и ждал...
«Да и что может быть странного в том, что их с отцом и погибших помощников жреца отнесли в грот на острове среди болота? Сюда всегда на сутки относят умерших насильственной смертью, что бы Шшасстардисс мог без спешки оценить как их жизнь, так и смерть и назначить каждому то посмертие, которого он был достоин. Если что и странно, так это почему он жив?! Причем, даже не ранен? Тело болит, но скорее так, будто его перетрудили, а ран нигде, в доступных для обозрения местах, не наблюдается, а ведь ранили его исключительно спереди... Отец мертв, вон его тело, мертвы и раз, два... шестеро младших жрецов... Ого! Здорово они проредили свиту Мишшурисса, надеюсь, что и ранили не меньше! И только он очнулся и вполне себе жив-здоров... Впрочем, все в воле Шшасстардисса! Может это он дал ему шанс избавить сестру от участи игрушки Проклятого духа?! Да, скорее всего так и есть. Значит нужно срочно спасать Никссуну..!» - придя к такому выводу, юноша решительно кивнул своим мыслям и попытался встать с колен.
«Стоп-стоп-стоп! А теперь еще раз и без этого бреда! Я — Николай Нагаев! НикА́лласс Ноуксс... Николай Нагаев! Вчера вечером получил по башке бутылкой и отключился. Был убит в бою... Сестру, надо спасать сестру! Никссуну на закате принесут в жертву Шшамссуну!» - мысли в одной несчастной голове сталкивались так, будто пытались отвоевать ее друг у друга!
«Мда... Я отлично помню, что я Николай Нагаев, но раз параллельно моим собственным мыслям, так навязчиво идут еще и эти, про «сестру», которой у меня никогда не было, про каких-то «Шасста...» и «Шама...», Шшасстардисса и Шшамссуна, - тут же услужливо поправил его внутренний голос, - вот-вот, про них самых, то значит ни о каком бреде под воздействием наркоза речи быть не может!» - сделал вывод Колька и даже коротко рассмеялся, довольный тем, как логично он может рассуждать в такой необычной ситуации.
«А значит одно из двух : либо это кома, про которую современная медицина ничего толком не знает и не может сказать наверняка, либо, как не фантастически это звучит — я попал... При чем в чужое тело и это... Как там..? Мне досталась память реципиента! Вот! Если не вся его психоматрица целиком... Уж больно мысли и желания этого... НикА́лласса... я воспринимаю ярко, почти как свои и эта... Никссуна...» - при мысли о «сестре» у Коли прямо все внутри перевернулось и сердце затопила такая сумасшедшая любовь и нежность, что он захлебнулся воздухом, неожиданно ставшим густым и горячим.
Он никогда и никого не любил так сильно, даже к покойной маме его чувства были намного спокойнее и ровнее. Нет, он очень переживал ее смерть и ему очень ее не хватало, но это все было как-то с позиции «ему», «для него», а вот неизвестную девушку ее брат любил иной, жертвенной любовью, и был ради нее готов на все, даже на смерть, что собственно и произошло прошлой ночью... И теперь это чувство унаследовал Николай и да — ни за что бы от него не отказался!
«Как там у Высоцкого? «...Любой ценой — и жизнью бы рискнули, чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить...»? Вон, значит, о чем там шла речь?! Любовь, оказывается, такое чувство, которое хочется сохранить всегда, и не так уж важно, к кому ты его испытываешь! И раз уж этот мир (даже если он мне всего лишь пригрезился в коме), расщедрился мне, Кольке Нагаеву, в прошлой жизни едва не заледеневшему от дикого одиночества, на такой королевский подарок, как близкий человек, то надо быть идиотом, чтобы прос...ть этот дар!» - подумал парень и решительно стал озираться по сторонам.
