Да здравствует кошмар. Роман - страница 4

– Ну, что скажете?

Я не знал, что вопросы бывают риторическими, в ответ на которые нужно молча раскаиваться или тихо всхлипывать. Я, как зачинщик всего этого родео, решил, что вопрос задан конкретно мне. Не успев выйти из роли покорителя прерий и все еще чувствуя себя героем дикого Запада, я гордо сказал:

– Приветствую тебя, Великий Вождь!

Директору почему-то не понравился мой комплимент и он послал меня домой за родителями.

Мама с папой на следующий день посетили директорский кабинет, но меня, к сожалению, с собой не взяли. Видимо, они там здорово повеселились, потому что по школе распространился слух, будто мои родители – жизнерадостные идиоты. Больше их в школу никто не вызывал.

За мной закрепилось прозвище Большой Джон. Иваном я был только для учителей и, чтобы не дать им повод называть меня Иванушкой-дурачком, я учился почти на одни «пятерки». Папа часто мне говорил, что «почти – не считается», но я предпочитал быть «почти отличником», а не презираемым всеми зубрилой.

Я всегда добросовестно готовился к каждой политинформации, но политика меня совершенно не интересовала. Впервые я насторожился и понял, что происходит нечто странное, когда услышал, как по телевизору ругали дедушку Ленина. В школе вместо стихов о любви к Стране Советов стали учить стихи о любви к Украине. Витрины магазинов и окна квартир на нижних этажах изуродовали решетки.

– Почему это происходит? – спросил я папу.

– Потому, что Украина стала «самостiйной».

– Какой?

– Свободной.

Я часто не мог понять, шутит папа или говорит серьезно, и подумал, что это – шутка, потому что даже ребенок знает: решетки и свобода – несовместимы. Слишком много новой информации хлынуло на меня, я нуждался в разъяснениях, а папа отшучивался. И я решил спросить у мамы:

– Правда, что Ленин – мутант?

Теперь уже мама решила, что я шучу. Но я не шутил. По телевизору умный дядя излагал теорию о том, что люди, часто употреблявшие в пищу грибы, мутируют и становятся грибами. Потом он показал изображение Ленина на броневике и сказал: «Похоже на гриб на гнилом бревне. Не правда ли?»

Мама слушала меня, подняв брови, и мне показалось, что она не верит… Я расплакался, мама обняла меня, и я сбивчиво забормотал:

– Чему я должен верить и что я должен любить? Моя родина – Советский Союз или Украина? Почему сегодня меня хотят заставить ненавидеть то, что раньше учили любить?

Когда я выплакался, мама поцеловала меня в лоб и сказала:

– Ты мой маленький умный тигр. Ты не должен ни любить, ни ненавидеть по чьей-то указке. Ненавидеть вообще никого не нужно. Ненависть – плохое чувство, оно всегда оборачивается против того, кто его испытывает, и пожирает человека изнутри. Люби то, что тебе нравится и что ты знаешь, что можешь потрогать руками. Читай фантастику, но не читай газет.

Я перестал готовиться к политинформациям, но не замечать происходящие вокруг перемены не мог, тем более, что они коснулись и нашей семьи. Папа уволился с завода, выпускавшего космическую технику, и пошел работать на маленькое частное предприятие, занимавшееся «декоративными покрытиями фурнитурных изделий». В ответ на мою обвинительную речь, суть которой сводилась к тому, что менять Космос на дверные ручки – стыдно, папа только махнул рукой.

– Завод все равно скоро закроют, – сказал он.

Я опять подумал, что папа шутит, и обиделся… Но вскоре в нашем холодильнике появились бананы и шоколад, и я смирился с папиным выбором. Мама тоже сменила работу. Она стряхнула с себя библиотечную пыль и отдалась своей единственной страсти – рисованию. Раньше она рисовала только дома, а теперь – и на работе.