От разожжённых костров потянуло дымком. Иногда слышался запах мяса, что варилось в котлах.
Старых войлочных шатров было всего пять. В одном из них приняли гостей. К их приходу были готовы. Подали мясо, чёрствые лепёшки и ледяную, слегка солоноватую воду.
Новоиспечённый старейшина вопросов не задавал. А всё, что он излагал скупыми фразами, уже было известно старшему.
При всей трагичности ситуации что-то неуловимое всё же было приятно старшему. Поначалу ему показалось, что это связано с внутренней обстановкой шатра – почти родной, по которой скучали и он, и все его люди. Но постепенно он убеждался, что ощущение вызвано чем-то другим.
В какой-то момент, когда в шатре вдруг затихли все звуки, он взглянул на молчавшего старейшину и тут же понял, отчего нахлынули на него такие чувства. Просто за всё время трапезы он не слышал от старейшины ни жалоб, ни стенаний по поводу переносимых ими бед, а это было очень по-сакски, по-родному.
Привыкнув довольствоваться малым и видя удручающее положение хозяев, прибывшие быстро насытились, хотя казалось, что вся еда была ещё не тронута.
Закончив трапезу и поблагодарив всевышние небеса, землю, воду и хозяина, гости вышли из шатра. Воздух был свеж и приятен.
– Я возьму людей и осмотрюсь вокруг. Приведи сюда всех остальных. Сам отдохни, – распорядился старший.
Сотник кивнул и удалился.
* * *
Невдалеке от стана старший легко обнаружил место, где не так давно находились лошади. Бурые пятна подсохшей крови темнели на земле и свидетельствовали о расправе, учинённой напавшими над охраной. Тел не было, их предали земле.
Пройдя по следу в ту сторону, куда увели лошадей, старший понял всю бессмысленность попытки нагнать грабителей.
В остальном же ничто не указывало на присутствие людей. Изредка, но почти везде вокруг селения попадались свежие звериные следы. Это было хорошим признаком, так как напуганный человеком зверь долго не появлялся.
Вернувшись в селение и выставив дозоры, старший вдруг вспомнил о пленнике. Тот пережил прошедшую ночь и находился у одного из шатров. По его виду старый воин понял, что жить он будет. Об этом свидетельствовали его глаза: они были ясны, а взгляд – осмыслен, наполнен силой и даже твёрдостью.
Вокруг пленника вилась детвора, пытаясь, повизгивая, заигрывать с ним. Будучи обессиленным, он не мог поднять даже здоровой руки, но их не отвергал, а смешно таращил на них свои огромные глазища, отчего они пребывали в особом восторге, отпрыгивали от него, изображая испуг, и вновь наседали, с каждым разом всё чаще дотрагиваясь до него ручонками и даже забираясь ему на колени. Похоже, ему было приятно их внимание. Он изредка улыбался, открывая ровные ряды белоснежных зубов.
«К плохому человеку дети не подойдут. Особенно сакские», – подумал старший и направился к отведённому им шатру.
* * *
Прошло три дня.
По велению старшего старейшине беженцев были переданы все кони, захваченные в ночной схватке с персами.
На протяжении этих дней воины каравана обучали юношей селения, вооружённых трофейным оружием, навыкам владения им и искусству ведения боя. За столь короткий срок, казалось бы, невозможно обучить всем премудростям воинского искусства, но молодые люди были саками, и достаточно было одного показа, чтобы они достойно повторяли увиденное.
Навыки приобретались ими в изнуряющих тренировках, но главное, что вело их к быстрому успеху, всё же было заложено в их крови и передавалось от родителей к детям в течение многих сотен лет. Оно заключалось в неизменных качествах каждого сакского воина: свободолюбии, терпеливости, вольности души и телесной подчинённости, благородстве помыслов и гордой покорности, непоколебимой крепости духа и чистосердии.
