– Ну хорошо. – Голос раздался слева.
Я быстро повернулась и увидела очень старую женщину, стоящую в дверном проеме примерно в десяти футах от меня, с лерчером у ног. Женщина была худой, высокой, одетой в твидовый костюм и рубашку почти мужского покроя. Годы стерли ее женственность, любые изгибы, которые она когда-то имела, давно разгладились. Волосы на лбу поредели, вокруг ушей торчала жесткая седая поросль; овальное лицо было настороженным и умным. Я заметила, что ее брови почти целиком выщипаны, а затем нарисованы снова штрихами цвета запекшейся крови. Эффект получился драматичным, хотя и немного зловещим. Она чуть наклонилась вперед, опираясь на элегантную трость с рукояткой из слоновой кости.
– Полагаю, вы мисс Берчилл.
– Да. – Я подошла ближе и протянула руку; у меня внезапно перехватило дыхание. – Эдит Берчилл. Добрый день.
Холодные пальцы чуть сжали мои; кожаный ремешок часов хозяйки бесшумно скользнул на запястье.
– Мэрилин Кенар из фермерского дома предупредила о вашем визите. Меня зовут Персефона Блайт.
– Огромное спасибо, что согласились встретиться со мной. С тех пор как я услышала о замке Майлдерхерст, мне не терпелось заглянуть в него.
– Неужели? – Резкий изгиб губ, улыбка, кривая, как шпилька для волос. – Любопытно, почему?
Конечно, это было самое подходящее время, чтобы рассказать о маме, о письме, о маминой эвакуации в детстве. Увидеть, как лицо Перси Блайт загорится узнаванием; во время прогулки обменяться новостями и историями о былом. Ничто не могло быть более естественным, и потому я несколько удивилась словам, вылетевшим из моих уст:
– Я прочла о нем в книге.
Она издала звук, нечто вроде «А!», но менее заинтересованно.
– Я много читаю, – быстро добавила я, будто правдивое уточнение могло смягчить мою ложь. – Просто обожаю книги. Работаю с ними. Книги – моя жизнь.
От такого беззубого ответа ее морщинистое лицо поникло окончательно, и неудивительно. Даже главная ложь была весьма унылой, а дополнительные подробности биографии – и вовсе бессодержательными. Понятия не имею, почему я просто не поведала правду: она была бы намного занимательнее, не говоря уже о том, что честнее. Возможно, дело в безрассудном ребяческом желании сохранить независимость, чтобы приезд моей матери сюда полвека назад никак не связывали с моим визитом. Как бы то ни было, я открыла рот, собираясь пойти на попятный, но было уже поздно: Перси Блайт поманила меня за собой и вместе с лерчером скрылась в темном коридоре. Ее походка была размеренной, шаги легкими, а трость казалась всего лишь данью немалому возрасту.
– Во всяком случае, мне нравится ваша пунктуальность, – донесся до меня ее голос. – Терпеть не могу опозданий.
Мы продолжили путь в тишине, становившейся все более и более глубокой. С каждым шагом звуки внешнего мира бесповоротно оставались позади: деревья, птицы, далекое журчание неведомого ручья. Звуки, которых я прежде не замечала, исчезнув, оставили странное разреженное пространство, настолько невыносимое, что пустоту заполнил звон в ушах, словно шипение детей, играющих в змей.
Впоследствии я ближе познакомлюсь с этой странной обособленностью замка, с тем, как звуки, запахи и образы, кристально чистые снаружи, словно застревают в старом камне, не в силах пробурить дорогу внутрь. Как будто за столетия пористый песчаник переполнился, пленив былые впечатления, словно цветы, забытые в страницах книг XIX века, воздвигнув преграду между внешним и внутренним миром, ныне нерушимую. Свежий воздух приносил шепотки лютиков и свежескошенной травы, но внутри замка пахло только копящимся временем, землистым затаенным дыханием столетий.
