– Стихи, как стихи, – пожал плечами старший пограничник, когда бывший миллионер-одиночка сделал паузу, смахнув со лба пот. – Что же в них о мировой революции ничего не сказано?
– И о текущем моменте, о построении социализма в нашей стране? – вставил критически Сидоров.
– И это есть, есть, дорогие товарищи! Я только вчера отдал их для напечатания в газете, поверьте, клянусь, – застучал себя в грудь не только великий комбинатор, но и непревзойденный выдумщик. – Как только выйдет газета, я сразу пришлю ее вам.
Видя, что его поэзия и обещание не произвели не стражей границы нужного впечатления, он совсем упал духом, как вдруг его осенило и он с надеждой выпалил:
– А вот послушайте стихи, которые очень любил герой революции лейтенант Шмидт. Он вспомнил свои стихи, которые в юности пытался напечатать в газете:
Светит солнце в голубом просторе неба,
Легкий бриз гуляет по волнам,
Выгибает парус белоснежный,
Чтоб ладья неслась к моим мечтам.
Туда, где счастья вдоволь,
Чтобы строить жизнь как тот народ,
Страны, где пролетарская свобода,
И Советскою страной она себя зовет!
Последние строки Остап сочинил тут же в угоду пограничникам. Они остановились и смотрели на декламатора со вскинутой рукой и в одном сапоге. И он продолжил, не охлаждая свой поэтический порыв:
О, море! Любовь моя!
Волнующей лазурью волн
Ты призываешь нас
К сверженью мирового капитала!
– Или вот любовное, товарищи, – несло великого сочинителя поэзии:
О, жизнь моя! Любовь морская!
Мечта и сладость мук душевных!
Невидимо несешься по волнам
И даже робко мне не внемлешь…
– не в рифму импровизировал он.
– И эти стихи в газете напечатают? – спросил старший.
– И эти, – кивнул Бендер, жалостливо глядя на вершителя своей судьбы. – Если… Если бы я смог сегодня подписать гранки, дорогие товарищи, тяжело вздохнул задержанный.
– Гранки? Это как же понимать, а? – звякнул котелком старший.
– Ну, значит… первые… контрольные отпечатки, правильно ли все, как я только что прочел.
– А-а… – протянул понимающе старший и загасил лампу.
За окнами уже светило солнце, было слышно как с крыши срывались оттаявшие сосульки. Как порывами теплого ветра, весна отогревала зимнюю природу.
– Да, сейчас не все знают, что эти стихи любил лейтенант Шмидт.
– А ты откуда знаешь, поэт? – недоверчиво воззрился на Бендера старший погранзащитник.
– Знаю, от его детей Коли и Васи, – не моргнув глазом, пояснил Остап. И чтобы не дать стражам границы задавать уточняющие вопросы, поторопился сказать: – Я с ними дружу. Хорошие товарищи, настоящие сыны своего отца-героя. Они ездят по городам, рассказывают о своем отце, как он поднял восстание, собирают пожертвования на памятник лейтенанту Шмидту…
Объяснение Бендера произвело благоприятное впечатление на стражей границы. Некоторое время они молчали, затем Сидоров тихо не смело спросил:
– Иван Акимович, а может и нам сколько-нибудь на памятник?
– Можно. И вот что, Сидоров, улик у задержанного нет, нарушение одно – был в погранзоне. – И взглянул на необутую ногу Остапа, сочувствующе отметил: – Сам пострадал, видать… Художник-поэт дружит с детьми лейтенанта Шмидта, – почесал затылок он. – Отпустим? Пусть идет, едри его корень. И без него хлопот не оббираешься… Но чтобы газету прислал! – строго предупредил он Бендера.
– И адрес, куда деньги послать на памятник лейтенанту Шмидту, – добавил Сидоров.
– Клянусь, клянусь, дорогие товарищи! – ожил великий выдумщик, не веря, что его вот-вот отпустят. Не во сне ли это?
