Дамский преферанс - страница 17

Назавтра русский Ренат с татарским именем погибшего альпиниста взял еврея Мишку под своё покровительство и так рассказал на вечерних посиделках о концерте, что все пацаны, включая Васьков, лопались от зависти. Мишку зауважали и даже просили сыграть что-нибудь, после чего он окончательно стал во дворе своим.

«Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» – вспомнил он мелодию родительской пластинки, взяв со стола фотографию в изящном паспарту, где они стоят впятером, «ребята с нашего двора» (Мишка в центре), в аэропорту в день его окончательного отлёта из России. Как ты там, в своём Бостоне, друг мой закадычный Мишка? Скучаю я по тебе. Подожди, вот разгребу это дерьмо и махнём с тобой в Майами на месячишко.

Может, и Машу уговорю поехать… А может и нет… Непростая она девочка, Маша. Пожалуй, даже слишком непростая. Своих денег у неё на такую поездку скорее всего нет, а мои не возьмёт. Как тут, Мишка, прикажешь быть Ренату Гордееву – богатому русскому адвокату с татарским именем? Улыбаешься, еврейская рожа, знаменитость заокеанская? Ну, погоди, приеду, разберусь с тобой!

– К вам, Ренат Васильевич, уже подошёл посетитель, которого вы ждали, – прервала его общение с другом Нэля Дмитриевна, заглянув в слегка приоткрытую дверь. Ренат молча кивнул.

Саня Толкунов вошёл не спеша, пытаясь изобразить подобие дружелюбной улыбки на своём сухом, желчном лице. Руку для пожатия тянуть не стал, зная щепетильность хозяина кабинета. Старался держаться с подобающим доценту достоинством.

– Ты поговорить со мной хотел? Полагаю, даже допросить, я верно понял? Вот он я, собственной персоной, к твоим услугам.

– Входи, устраивайся поудобнее. Беседа может оказаться не краткой. Беседа, Сашок, не допрос. С какой стати? – Ренат пытался найти верный тон разговора с этим склизким мозгляком. Он не то что не любил Толкунова, он его на дух не выносил и сейчас всеми силами боролся со своим внутренним отвращением.

То, что Толкунов по уши увяз в дерьме, попав в качестве фигуранта его адвокатского расследования, для Рената не было неожиданностью. Саня всегда был жадным, мелочным, злобным и, что называется, не семи пядей во лбу, как, впрочем, и его склочная мамаша, любимой поговоркой которой в любой ситуации было: «Кабы жиды Россию не продали, а русские не пропили, жили бы мы сейчас как люди!»

Когда в их дворе начиналась любая свара, все знали: ищи Склочную Таньку. То соседка не так бельё повесила, то пятилетняя девчонка из ненавистной шестой квартиры неслась по лестнице «как угорелая» и свернула её таз с бельём, «ну, буквально на секундочку оставленный», разумеется, посреди общественной лестницы, то пацаны специально (!) натравили случайно забежавшего в их двор кобеля на её «совершенно беззащитное домашнее животное» – пакостного и вороватого кота Матвея…

Склочная Танька терроризировала весь двор, и двор платил ей и её злобному («весь в мамашу») сынку перманентным бойкотом. Однако дети отходчивее взрослых. И в минуты перемирия Саньку принимали в общие игры. Перемирие, как правило, длилось недолго, ровно до очередной толкуновской пакости: насплетничать, оболгать, соврать, предать – хлебом не корми.

– Знаешь, Санёк, я с тобой хочу поговорить, что называется, без протокола, учитывая наше общее незабвенное детство. Расскажи мне, как старому приятелю, честно, всё как на духу, как ты, образованный, неглупый, начитанный человек, так грязно вляпался? Целиком отмазать я тебя от этого дёгтя не смогу, но в чём-то помочь наверняка сумею. Поэтому давай, проясняй. В твоих интересах.