Дамский преферанс - страница 19

– Мне ли не знать, «какой» ты, Гордеев, адвокат. Смешно сказать, но мы с тобой птенцы из одного гнезда. Если ты хотел со мной без протокола поговорить, зачем звонил мне, зачем заставил произнести всю эту х. ню? Чтобы сделать меня посмешищем кафедры, да ещё и мобильник не отключать, чтобы и ты мог моим фиаско насладиться? – захлёбывался обвинениями Толкунов. – Тебе что, Гордеев, непременно надо было меня публично унизить? Мы же с тобой с детства в одном дворе росли, а ты меня «фэйсом об тэйбл» с растяжкой повозил из-за какой-то никчёмной твари, из-за стервы, молокососки, хамки. Друг детства называется! Я ей не интересен, видите ли! Это ей наша бездарная писака Дарья вбила в голову, что она талант! Не талант она, а бездарь! Такая же бездарная, как и её покровительница! – пытался он выговориться и тем самым скрыть одолевающий душу страх.

– Ну, про одно гнездо это ты лихо хватил. Пусть тебе такой красивый сон не снится. А по поводу «интересен-не интересен», так ты сам, доцент, в другой раз талантом блесни. Лекции, как Дарья, к примеру, поискромётнее читай, может, и будешь интересен кому-нибудь, но это, я думаю, когда десятку свою в зоне отмотаешь, а пока не обессудь: ты и мне-то не интересен, а студентам подавно! А насчёт Маши учти: пальцем тронешь – тебе не жить! Ты меня знаешь, зря пугать не стану. – При упоминании Маши Гордеев явно занервничал, что не укрылось от цепких глаз Толкунова. – И ещё, Санёк, крепко себе заруби на носу: за каждым, учти за каждым(!), кого ты захочешь обидеть, всегда стоит тот, кто захочет обидеть тебя! Крепко обидеть, Санёк, запомни это! «Земля круглая, а жизнь длинная, ну, а наука умеет много гитик!», чтоб ты знал.

– Это-то здесь при чём, в карты меня проиграть собрался? – язвительно усмехнулся Толкунов.

– О, а ты оказывается и впрямь у нас интеллектуал, извини, не учёл, а раз так, то ты знаешь, что у этого карточного фокуса есть секретный код. Вся наша жизнь, Санёк, большой карточный фокус с секретным кодом, который мало кому дано постичь! Усёк? Аудиенция окончена. Свободен. И не забывай: временно свободен!

Уже взявшись за ручку двери, Сан Саныч обернулся и, не скрывая настигшего вдруг иезуитского прозрения, почти прошипел:

– Дорогой друг детства Ренатик, а ты не подумал, что за каждым, кого ты обидел, тоже стоит некто, готовый обидеть тебя? И десяткой в зоне как бы нам с тобой поделиться, а то и поменяться не пришлось, Гордеев! Боюсь, что придётся, если, конечно, тебя раньше не грохнут!

– Только попробуй шевельнись в эту сторону. Пошёл вон, мразь.

Ренат произнёс это так негромко и так спокойно, что Толкунов похолодел от ощущения нешуточной опасности, прошелестевшей у самого виска.

Адвокат Ренат Гордеев никогда слов на ветер не бросал. Профессия закалила его и открыла великие возможности. В своей адвокатской практике он защищал разных людей: правых и виноватых, сильных и слабых, влиятельных и беспомощных. Защищал людей случайных и честных, и известных мафиози, и воров в законе, и политических деятелей, не чистых на руку. Кого он только не защищал. И как много он выиграл процессов, которые, исходя из принципов человеколюбия, порядочности и справедливости, стоило бы проиграть.

Он знал, что в случае надобности может найти поддержку и в криминальном мире, и у власть имущих, да мало ли ещё из каких сфер такая поддержка потребуется. Ренат понимал, что всегда, если всерьёз возникнет нужда, поддержка у него будет и «справа», и «слева». Уверенность твёрдо стоящего на ногах человека сквозила во всём его породистом облике.