Диана больше двух месяцев обучала Ирвина основным правилам, от которых зависит победа над врагом. Спокойствие и трезвый ум, бесстрашие и выносливость, умение чувствовать врага, предугадывать его действия и быть беспощадным.
– Если враг говорит добрые слова, и голос его нежен, не верь, потому что семь мерзостей под языком его, – наставляла она Ирвина. – Помни, самое главное, что нужно рыцарю – мудрость и вера в Бога.
«Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителя не отвергай. Ибо Он причиняет раны, и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют. В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне – от руки меча. От бича языка укроешь себя, и не убоишься опустошения, когда оно придет. Опустошению и голоду посмеешься, и зверей земли не убоишься; ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою. И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь».[3]
Когда Ирвин усвоил все уроки Дианы, пришло время встретиться с кузиной из Шенонсо.
– Сегодня ответственный день в твоей жизни, Ирвин. Сегодня в полночь поднимись в башню. Кузина будет ждать тебя там, – сказала Диана, протянув ему руку.
Он преклонил колено, коснулся губами ее руки и долго смотрел в ее сияющие глаза.
– Anina – Amore,[4] – сказал Диана и исчезла. А в его руке появилась белоснежная роза.
– Anina, – проговорил Ирвин, прижав ее к груди…
В полночь он поднялся в заветную комнату. Несмотря на то, что на дворе стояла июльская жара, в комнате горел камин. Огненные змейки плясали на поленьях, искры взлетали вверх, дрова весело потрескивали.
Ирвин остановился в дверях, желая осмотреться. Комната была пуста, но тонкий незнакомый аромат выдавал присутствие дамы.
– Спасибо, что позволили мне придти, – проговорил он, стараясь сохранять спокойствие. Но волнение все же дало о себе знать.
Голос чуть дрогнул. Чуть-чуть, но она это почувствовала. Его волнение передалось ей, поэтому заговорила она не сразу. Они оба понимали важность этой встречи, хотели запомнить все до мельчайших деталей. И даже это волнение было для них важным, нужным, объединяющим.
– Здравствуй, Ирвин! – сказала она.
Его сердце взлетело вверх. Это был неповторимый, необыкновенный голос, который он всегда знал и всегда любил. Он называл его музыкой июля – muzica del Lullio.
– Ты знаешь, кто я? – спросила она.
– Да, – ответил он. Голос снова дрогнул. Он, Ирвин, должен был сказать нечто важное, но он зачем-то проговорил не то, что должен был:
– Вы – кузина из Шенонсо… – и через паузу. – Агнесс Гидие…
– Верно…
Она появилась у камина. Черный плащ, черное платье, черные перчатки, синий веер, скрывающий лицо. Волосы спрятаны под черным капюшоном. Ему видны только ее сияющие глаза. Но он понимает, что она улыбается.
– С днем рождения, Ирвин, – говорит она, снимает капюшон, убирает веер.
Он молчит, хоть это и не вежливо. Он смотрит на нее во все глаза и видит Диану. Но, это невозможно. Нет, нет, нет – протестует все в его сознание. Нет…
Агнесс отходит от камина, снимает плащ, перчатки, усаживается за стол к нему спиной.
– Присоединяйся к ужину, Ирвин. Карл приготовил для нас с тобой праздничное угощение.
Он медлит. Ноги наливаются свинцом, сердце колотится так, словно хочет проломить грудную клетку. Набатом грохочут мысли:
