Словом, живи, Алексей, и радуйся! Однако…
Соприкоснувшись с новым для себя миром, он воочию убедился в том, о чем не раз слышал или читал, но во что не очень-то верил: мир этот существовал на другой планете. Совсем не той, на которой пребывало остальное население страны.
Общими для обоих миров оставались только законы физики, да и они действовали на той планете лишь потому, что было неизвестно, кому заплатить, чтобы поменять их на более комфортные (когда, например, можно плевать против ветра или не тонуть в воде). Бред, конечно, но именно подобные мысли приходили Смагину на ум. Особенно угнетало, что сутью своей люди с той планеты были мелки и порочны, отчего их могущество воспринималось как торжество Зла.
Мучило Смагина и другое: Лера исчезла. Точнее, она так и не появилась больше Ему бы не думать о ней, так нет же: с каждым днем он все чаще вспоминал их встречу и ничего поделать с собой не мог.
Вот и сейчас, изображая на парадном портрете банкира Свистунова какой-то церковный орден, Смагин думал о Лере.
Свистунов позировал, сидя в старинном кресле, во фраке, белой манишке и бабочке. Раздалась трель мобильника, лежавшего у него в руке.
– Да! Ну, привет, Акимыч! Он отвел трубку в сторону:
– Алексей, давайте прервемся…
Смагин присел на стул и погрузился в мысли о Лере. Из раздумий вывело его произнесенное Свистуновым имя – дель Рондо.
– Этот прокурор хренов еще устроит нам небо в алмазах! – почти кричал банкир. – Под меня уже вовсю роет! Будь спокоен, скоро и до тебя доберется! Что? Да не берет он, тебе говорю… Ни сам, ни подчиненные. Выгнал он тех, кто брал!…
Свистунов умолк, слушая Акимыча, а потом сказал:
– Это мысль. Через правительство нужно действовать. Хотя бы через Мишку Вихрова, я его давно прикормил.
Михаил Вихров был тем самым министром, который недавно публично (благодаря телевидению) врал Президенту о росте доходов населения и подъеме экономики страны.
Смагин совершенно не удивился услышанному.
Поразило другое: Свистунов вел конфиденциальный разговор в его присутствии – то ли признавая за своего, то ли считая пустым местом. И первое, и второе было одинаково неприятно.
Словно угадав мысли Смагина, Свистунов отстранился от мобильника:
– Продолжим после. Мой секретарь позвонит на следующей неделе. Вас устроит?
Смагин кивнул. Значит ни то, ни другое. А неприятно все равно.
Ночью ему опять приснилось, будто бы он – Президент. В его кабинет заходит министр Вихров, садится напротив и раскрывает папку с золотым теснением "На доклад Президенту".
– Виктор Викторович, – начинает он. – Не имею права больше молчать. Ко мне как к министру обращаются представители крупного бизнеса, промышленных кругов с нареканиями в адрес нового Генерального прокурора. Вот здесь, – кивает он на папку, – список тех из них, кто особенно, так сказать, пострадал от его действий. На сегодняшний день они практически лишены возможности работать.
Вихров говорит без робости, и глаза его на сей раз не постреливают по сторонам.
– А скажите, Михаил Владимирович, как, по-вашему: вор должен сидеть в тюрьме? – перебивает его Смагин – президент.
– Виктор Викторович! В данном случае мы говорим о национальной элите! При чем здесь воры?!
– А скажите, банкир Свистунов в вашем списке значится?
– Разумеется, – подтверждает министр, и у него неожиданно западает правый глаз.
– Я так и знал, – говорит Президент и протягивает руку к папке. – Дайте-ка мне ваш листок.
