Он встал, решительно шагнул в ее сторону. И тут Нигелла, осветив всех улыбкой, объявил танцы. Кто-то выключил люстру и зажег торшер.
Они плыли в волнах музыки, и Смагин удивлялся той тишине, которая наступила у него внутри.
– Это ваше лицо я видел на афише? Она кивнула.
Смагин заглянул ей в глаза. Они были темно-карие и, казалось, совсем не блестели, как будто свет тонул в них. Настоящие омуты!
"Все, я пропал…" – спокойно подумалось ему.
– А кем вы работаете в цирке?
– Никем. Мой муж там работает. А меня просто попросили сняться для афиши.
– Я знаю: вас Лерой зовут, то есть Валерией. Мне Татьяна сказала.
– Вы обо мне говорили? – удивилась она.
– Я часто на вас смотрел. Татьяна заметила это и сказала, что ваш муж, которого здесь нет, может мне осложнить жизнь…
– Какая глупость! Я на вас тоже часто смотрела… Что ж теперь ваша жена…
– Я не женат.
– Ну, все равно… Разве людям нельзя друг на друга смотреть? Она улыбнулась.
– Знаете, Алексей, когда вы вошли, ваш синяк был почти не заметен. Потом он начал расти и менять окраску. Я никогда не видела, как образуются синяки… Болит?..
Под левым глазом Смагин ощутил тихое прикосновение ее пальцев. Он и не знал ничего о синяке.
В крушении маленькой надежды лишь то утешенье, что она не успела вырасти и окрепнуть, иначе пришлось бы сильней переживать. При желании в этом можно даже усмотреть некую благосклонность судьбы…
Однако все равно горько…
– А я-то думал, что вам понравился, – обескуражено признался Смагин.
И добавил в сердцах:
– Самонадеянный индюк!
Лера оказалась тоже застигнутой врасплох – смагинским простодушием, собственным смятением чувств.
– Просите, Алеша! Это было жестоко с моей стороны… И потом… Вы мне нравитесь.
"Наверно, пожалела", – не поверил Смагин.
– Не верите? Мне сразу показалось, что вы – какой-то очень мой человек… Ну, знаете, есть люди, которые с первого взгляда приходятся тебе по душе. Вот я и смотрела все на вас. А синяк…
Она потупилась.
– Про синяк тоже правда…
Смагин приобнял ее, и она доверчиво к нему приблизилась.
– Я хочу написать ваш портрет.
– Портрет? Вы разве художник?
– Вообще-то да. Я Стогановку закончил.
– Ну… я не знаю… А когда? Где?
– Начнем прямо сейчас. У меня в комнате – чистый холст.
– Хитрец вы, Алеша, – рассмеялась Лера. – Я что, по-вашему, совсем наивная?
– Честное слово! Только портрет!
* * *
– А ты меня обманул, – сказала она, рассматривая остатки лепнины на потолке.
Смагин и сам не мог понять, как все случилось. Что-то сродни горячки охватило их, как только переступили они порог его комнаты. Не хватало дыхания, сердца ходили ходуном, готовы были полопаться вены…
– Я в полном от себя недоумении, – снова заговорила она. – Раньше случалось: я изменяла мужу. Но чтобы так!.. Сколько мы с тобой знакомы?
– Всю жизнь. Тебе так не кажется?
– Кажется. Но так не бывает… А вообще-то, знаешь, мне совершенно не стыдно…
Из коридора послышался шум.
– Гости начинают расходиться, – заметила Лера. – Ты меня все-таки немножко порисуй, а то как-то совсем уж вызывающе получается.
Смагин заканчивал карандашный портрет Леры – такой, какие во множестве рисуют на Арбате, – когда в дверь постучали. Он нисколько не удивился, увидев Татьяну.
– Лерка, а мы тебя потеряли. Расходимся уже. Ты с нами? – стелился бархатом ее голос, а глаза были настороженные, недобрые.
– Покажите-ка, покажите-ка, – потянулась она к рисунку. – А говорили, что только Президента изображаете… Здорово! Просто красавица! Ну, а на меня у вас время найдется?
