Дар Прозерпины - страница 18

Тот, которого звали Виктор, тоже попробовал открыть дверь, но с тем же успехом, что и почтовый.

– Лёва, а если вместе навалиться?

Почтовый пришел на помощь Виктору, но и у них двоих ничего не получилось.

– А она как будто и не заперта вовсе.

– Чертовщина какая-то… – резюмировал Виктор. – Но линять нам отсюда надо точно. Давай через окно попробуем. Пока Иванов не пришел. Это же первый этаж?

– Конечно, первый, – подтвердил Лев.

– Тогда годится. – И Виктор направился к окну, Лев – за ним, но почти сразу остановился.

– Кстати, а ты зачем сюда пришел? – вспомнил он опять о существовании архивариуса.

– Не знаю… На прием… – неуверенно пролепетал Алексей.

– Странно. Но вообще-то, шел бы ты лучше отсюда подобру-поздорову, – посоветовал Виктор, – хотя как знаешь, – и махнул рукой. Кто он такой, этот Алексей, чтобы давать ему советы и вообще проявлять заботу. Ведь не друг же и не сослуживец. Да, живут они в одном городе, но и что с того?

…Они подошли к окну и без труда распахнули раму. Вскарабкались на подоконник, подбадривая и помогая друг другу. Приготовились прыгать, посмотрели вниз, вычисляя, куда лучше приземлиться, или, точнее, рассчитывая траекторию прыжка, чтобы не угодить в полураскрытый канализационный люк.

Виктор Подольский стоял на самой кромке подоконника, уже занеся ногу для прыжка. Вдруг он увидел, что, вместо пробивающейся к солнцу сквозь окурки, бумажные обрывки и старый чай (который Фрумкин почему-то всегда выбрасывал в окно, приговаривая «для удобрения») майской травы, перед его глазами простирается бесконечная пропасть, а они с Лёвой возносятся все выше и выше, точно на скоростном лифте. Под ними с ураганной быстротой высился этаж за этажом – окно, промежуток стены, снова окно, снова стена и так далее. И вот они уже взмыли на небывалую высоту, Подольский даже и не думал, что такая вообще существует. Ветер, гуляющий за окном, обдувал их со всех сторон, бил в лицо и трепал волосы. Они стояли на маленьком спасительном подоконнике точно на краю скалы, готовые рухнуть вниз, устремившись прямо в пропасть. И разбиться, конечно, насмерть, если во время полета не остановится сердце и они не шлепнутся на майскую травку уже холодными трупами. Виктора зашатало: он и меньшей высоты боялся как огня. Бухгалтер ухватился за Фрумкина, который сам был не в лучшем положении: бледный, глаза вытаращены, распростертые для равновесия руки… Взгляд, словно магнитом, был прикован к тому, что творится внизу, к пропасти под ним, которая постоянно увеличивалась и расширялась.

– Лёва…

– Виктор…

Ветер на секунду притих, но тут же обрушился на беглецов с новой силой. Подольский, с трудом удерживая равновесие и балансируя как акробат, слишком накренился вперед, но успел схватиться за Фрумкина обеими руками. Тот от неожиданности оступился, и… Пропасть внезапно приблизилась, они рухнули…

Звук резко распахнувшейся двери и звонкое:

– Стоять. Не падать!

Голос Иванова раздался точно выстрел, перекрыв в мгновение все остальные звуки – вой ветра, крик падающих в пропасть Фрумкина и Подольского. Пространство застыло, превратившись для беглецов в жесткую материю. Они замерли на месте в нелепых позах падающих вниз самоубийц. Под ними зияла пропасть, подоконник ушел из-под ног. Они парили в воздухе, но что-то им мешало сорваться и упасть. Иванов приблизился к окну и протянул к ним руку. Фрумкин и Подольский почувствовали, что, хотя их тела совершенно не слушаются головы, они вновь обретают способность стоять на подоконнике, дышать и говорить.