Даринкина любовь - страница 4

Когда русская женщина в гневе, то ей сам черт не брат! И даже толковый армянский мужчина Рустам не успел вставить свое веское слово.

- А если мальчику что-нибудь понадобится, – Горянова была сама любезность, уже чуть высовываясь из – за двери, – то пусть звонит… знаете, – и она ослепительно улыбнулась двум оторопелым мужчинам, – вечером я совершенно свободна. Баревек Самвел Тимурович! Чекорез*! – добавила она и с удовольствием захлопнула дверь перед самым носом двух неподвижно стоящих в коридоре колоритных армянских мужчин.

Горянова уже поняла, что жизнь в этом городе будет весёлой.

*Передавайте привет Самвелу Тимуровичу! Не пропадайте!

***

Если честно, Горянова самой себе поражалась, ведь она никогда не была настолько напористой и старалась не переходить на личности, искренне уважая чужое пространство. Нет, она вполне могла переключиться с русского языка на мат, наорать громко и многое другое, но делала это исключительно с людьми, не понимающими иначе, ну, что греха таить, есть в России такая категория людей, но даже тогда делала это с неизменным женским обаянием. Мол, просто пытаюсь говорить с вами понятным языком, а так – ничего личного, господа хорошие!

В той, «доворонежской» жизни она никогда не позволила бы себе даже в приступе самой безумной ярости перейти границы так, как она сделала сейчас. Выгнала без всяких угрызений совести самым скандальным образом незнакомого человека из его же собственного дома!

- Оёёёё! – это медленно приходило осознание сотворённого.

Да что с ней? Подумаешь – дурацкое пространство, триста метров бездверной жизни и ванная в полу! Это проблема? Уж кто-то, а Даринка вполне смогла бы исправить довольно многое, заставив того же Рустама привезти потолочные карнизы и повесить на них какую-нибудь дешевую плотную ткань, зонируя квартиру, и спокойно, ну в течение двух-трех дней, привести это глупое пространство в приемлемый вид.

А в крайнем случае, могла заставить Рустама найти ей новое жилье или попросить Самвела Тимуровича оплатить гостиницу. В общем, цивилизованных вариантов была тьма! Но нет! Она выбрала самый худший из всех возможных, словно все границы её воспитанности был стёрты, и Даринка с остервенелым унынием поняла, что, наверное, после сегодняшнего стала почти хабалкой, так, кажется, называют в простонародье женщин, потерявших всякое самоуважение. Хабалка! Для честной, честолюбивой, но не желавшей отказываться от собственной женственности Горяновой это был почти приговор.

Ведь напористость, сила, уверенность в себе всегда должны идти рука об руку с воспитанностью, ибо без неё все эти качества лишь показатель абсолютной распущенности и глупости. Горянова посмотрела на себя в зеркало в прихожей и поморщилась, потому что показалось ей, что в отражении на неё смотрит, словно с Дориановского портрета, тётка средних лет с властными выражением лица и уголками губ, сумрачно опущенными вниз. Она смотрела в зеркальное отражение, и ей вдруг стало так нестерпимо жалко себя, словно она только что потеряла не только лет десять своей молодости, но и что-то очень важное – опору. Даринка, вся такая независимая, вдруг отчаянно захотела, чтобы все это, ну, проблемы с квартирой и людьми, решала не она, а кто-нибудь, кто-то, кто не позволит ей стать грубой тёткой, умеющей сносить все стены вокруг. Тёткой, чьи мечты, чаяния, надежды, чья хрупкая женственность навсегда были разрушены жизнью, бытом или мужчиной, кто знает? Тёткой, которая, как тот зеленый Халк, сильна, но никогда уже не сможет быть женственно прекрасной.