Матвей, махнув рукой, в дом пошёл, не оглядываясь. Артельщики на телегу вскочили и давай коня погонять. Уносить ноги пора, драки тут ещё не хватало. Хотя какая свадебка проходила без мордобоя? Меж собой признали правоту слов Матвея. Негоже так Дмитрию с дочерью было поступать.
Дмитрий ехал один на подводе, нагрузив её дарами от сватов. Деньги в сапоги кирзовые припрятал, мало ли какие лихие люди не ровён час в пути встретятся. Про Дарью и думать забыл. Что о ней думать, пристроена и ладно.
Мужики тоже гостинцев своим везли. Данила рыбки насушил и прокоптил в коптильне. Ягоды всякой сами между дел насобирали и насушили. Боярышник необорный уродился. А тут ещё повезло, нашли рой пчёл диких. Мёду там взяли большой жбан. Приедут домой и поделят поровну. Матвей-то какой мужик толковый, не дал улей разорять, ловко медок снял, но и пчёлам на прикорм зимний оставил, а на дереве зарубку оставил. Посмеялся над артельщиками, говоря, что дикими эти пчёлы стали от нерадивости людей, живущих недалече и упустивших рой со своей пасеки. А пчёлы и нашли себе местечко в пне высоком. Хозяйственный мужик этот Матвей. Ладное хозяйство имеет.
Грустнели мужики, удаляясь от кордона. Домой едут, а на сердце кошки скребут. Самим непонятно было, об чём жалеют. Оглядывались, словно потеряв что.
Василий нашёл Дарью на берегу озера. Глянул в её глаза, а там боль через край хлещет. Защемило у него сердце. Да как же можно так человека довести.
– Дарья, хочешь, запрягу сейчас коня в лёгкую телегу и вмиг отца твоего догоним. Простишься и поговоришь, а захочешь – домой съездишь, со своими повидаешься. Что в такой тоске оставаться-то.
– Не надо, Василий. Отломанный я ломоть для них, обуза лишняя. Взяли за меня что хотели, а теперь и думать забудут. Серьги мне бабушка подарила, и те отец снял. Отрезал по-живому меня, навсегда. Нюрка оспой переболела, лицо всё в рытвинах, вот они и стараются для неё. Нет мне ходу назад. Привыкну, я сильная.
– Да ты поплачь, поплачь, Дарьюшка! Не давай сердцу ожесточиться. Трудно с каменным сердцем жить. Я по отцу вижу, как тяжка жизнь, коли в сердце только злость. Вот возьми Данилу. Что парень не так делает? Всё ладно у него получается, а отец только и знает – тумаками награждать.
– Так ты не давай брата в обиду. Данила добрейшая душа. Матушка ваша мне по нраву. Когда первый раз увидела её, то испугалась, а теперь даже смешно.
Пойдём-ка домой быстрей. Дел там невпроворот, отмыть всё надо, по местам расставить. Обо мне не беспокойся. Слёзы эти последними пусть будут.
Над озером занималась заря утренняя. Холодом тянуло. Приближался Покров.
На Покров день выпал снег. Он шёл весь день, укрывая землю белым пушистым покрывалом. Воздух потерял запах прелой травы. На макушках сосен лежали белые шапки. Дарья с Данилой резвились, что дети малые, играя во дворе в снежки. Между ними и было всего два года разницы. Василий наблюдал из окна горенки. Хотелось выйти и вместе с ними поваляться в снегу, попробовав его на вкус. Но как-то несолидно двадцатипятилетнему главе семьи в игры играть.
В комнату заглянула Пелагея и сказала, что они с отцом тоже решили поиграть с молодёжью в снежки, вспомнить молодость. Василий быстро оделся и пошёл следом. Что уж ему фасон держать, если старики кинулись в забавы детские. Заметил, как поменялось всё в их доме после свадьбы. Матушка стала песни тихо распевать, дела делая. Отец нет-нет, а выдаст какую-нибудь шутку. За своей женой тоски-печали не замечал. Если и не поёт, но и грусти не видно.
