Похоже, Аделе-ханум удавалось убедить не только мою маму, и число «приносящих дары» увеличивалось к праздникам и, конечно, накануне экзаменов (Вспоминая неподкупную, морщившуюся от цветов Марию Ивановну, я ужасалась от происходящего). Солидная комиссия, состоящая из директора и нескольких учителей, сидела в центре совершенно пустого зала, а приговоренный должен был войти, поздороваться и подняться на сцену к огромному черному роялю. Деревянные руки холодели и не слушались, сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки еще и от того, что родители отыскали загроможденную старой мебелью кладовку, примыкающую к сцене, и по очереди прикладывали ухо к заветному отверстию в двери. К счастью, мама была очень далека от музыкального мира и уловить фальшивую ноту не могла, но зато непредвиденную остановку в игре воспринимала как провал, поэтому я играла громко и оптимистично. Комиссия, казалось, занималась своим делом – женщины переговаривались, шутили, иногда подсмеивались (надо мной, наверное… а над кем же еще?!?) …Это, конечно сбивало с толку еще больше, а, заметив ожидание, промедление в лице ученика, устроившегося, наконец, перед роялем говорили:
– Ты, играй, играй!
…И все же праздники были и на моей улице!
Преподаватель сольфеджио (так нелюбимого мною), почтенного возраста Циля Марковна, говорила странные, тогда еще непонятные нам вещи, но все же запомнившиеся навсегда:
– Чем больше вы будете загружены, тем больше станете успевать…
– Вивальди… это как ветерок в солнечный день, а Бах – это разговор с Богом…
– Слушайте вальс, наслаждайтесь и помните: раньше он был запрещен. Слишком откровенным был, ведь кавалер должен был касаться дамы! У Эльгельгардта в «Окровавленном троне» об этом хорошо написано…
Но настоящей радостью была книжная ярмарка – небывалое богатство и красота! Под Новый год в коридоре музыкальной школы расставлялись столы, которые заполнялись чудесными книгами о жизни композиторов, журналами с глянцевыми обложками, пахнущими свежей типографской краской, нотами, пластинками с записями классической музыки и песенниками! О боже – кто сейчас знает, сколько радости могли доставить нам эти книжечки! Кто может представить, что тексты любимых песен девчонки писали от руки в специальные тетради, украшали рисунками и вырезками из журналов, выводили фломастерами название песни и слово «припев» и гордились, если удавалось на слух подобрать популярные мелодии! А там, в заветном песеннике, были и ноты, и тексты песен сразу! Правда, в начале, шли неизбежные «Бухенвальский набат» и «Родина моя», но потом можно было отыскать и «Вологду», и «Маэстро», и песни Давида Тухманова. Все копеечки извлекались из потаенных мест, тщательно пересчитывались на ладошках и отдавались за красивые книги! Всю дорогу домой на девяносто пятом автобусе (если сел – значит повезло, значит, счастье, можно будет читать всю дорогу, но все же поднимать глаза, вдруг кто-то из взрослых стоит рядом – надо обязательно уступить место) украдкой погружать нос, вдыхать запах свежих страниц и радоваться приобретению.
Через два года у нас появился новый преподаватель – молодая девушка Ирина Ивановна. Звонкая, легкая, длинноволосая, носившая вязанный по тогдашней моде жакет и расклешенные брюки. Ее пальчики так быстро перебирали клавиши, что мы не могли уследить, как она извлекает такие чудесные звуки. Она играла нам пьесы, этюды, прелюдии, слушала нас внимательно, нежно качаясь наших рук, требовала следить за осанкой и …соединяла нас в пары со скрипачами и виолончелистами – получался ансамбль. Я, правда, думала, что ансамбль – это только тот, что вокально-инструментальный. Как ГАЯ в Городе Детства или «Цветы», «Самоцветы», известные во всей стране, но и наши ансамбли получались замечательные. Так музыка, с опозданием в два года, все же пришла в мою жизнь…
