Родители, хорошо обученные Аделей-ханум, перед новогодними прослушиваниями выстроились в очередь у дверей нашего кабинета. Не знаю, что сказала Ирина Ивановна другим родителям, но то, что услышала моя мама, она повторяла неоднократно друзьям и знакомым:
– Какие проблемы? Слух есть, хорошая девочка, способная. Все выполняет, готовится – на четверку сдаст, а вот на пять нужно постараться!
Мама, пережив потрясение, наконец, поверила в то, что я не безнадежна и много лет «добрым» словом вспоминала Аделю-ханум.
Куда она пропала, нам никто не рассказал, но я видела что-то такое, о чем говорить было нельзя (но думать-то можно!), и это не давало мне покоя… Иногда в наш кабинет заходил муж Адели-ханум, крепко держа за руку гиперактивную, вечно подпрыгивающую девочку, чуть младше нас. Он заходил, чтобы предупредить (о, времена без сотовых телефонов – благословенные и тревожные одновременно!): они ждут ее у школы или на остановке, возле Дворца Культуры имени Шаумяна или рядом с метро. Большой, грозный и усатый, он выглядел неприветливым, и Аделя-ханум, оторвавшись от своих мыслей, рассеяно кивала головой, едва улыбнувшись дочке. Но однажды, ожидая маму в скверике около музыкальной школы, я увидела знакомый силуэт на переднем сидении белой машины, и не могла оторвать взгляд. Другая Аделя-ханум – не величественная снежная королева, а молодая, веселая, как ребенок, и счастливая, в наброшенном на плечи пальто, ела виноград из рук …другого мужчины! Она закрывала от смеха глаза, прятала его в воротник светлого меха, а он норовил коснуться ее носа, преодолевая ее ненастоящее сопротивление. Я могла бы не узнать ее – настолько она отличалась от моей сонной учительницы, но это была она!
Даже я, живущая в книгах и ничто не знающая о реальной жизни, поняла – запретная любовь. Это плохо, стыдно, грешно – но разве это не прекрасное чувство, если оно способно расколдовать снежную королеву и сделать ее счастливой?
Больше Аделю-ханум я не видела никогда. Лица я ее не помню – только руки с впившимися кольцами. И то счастье украдкой в белой машине. Я не сердилась на нее тогда, а сейчас по-женски понимаю ее еще лучше. Смогла ли она стать счастливой? Не обидел ли ее муж? В моем детском воображении он ее волочет за волосы (в Городе Детства не было полутонов), выбрасывает из дома на улицу, под осуждающие взгляды соседей и она бежит, торопится, босая и простоволосая, к спасительной белой машине.
Или… она так и живет со своей семьей, но работает в другом городе, учит детей в другой школе, где по-прежнему смотрит в окно, вспоминая парня, который кормил ее виноградом.
Или… ее злобный муж, размахивая огромным кулаком, грозит обидчику, бьет его по лицу, кровь тоненькой струйкой бежим по губам и одежде, она жалеет его и уходит от мужа.
В моем детском воображении сценариев было великое множество – вот только какой из них оказался правдой?…
Настоящий учитель – тот, кто
помог тебе стать самим собой.
М. А. Светлов
Через несколько лет, в классе четвертом, мы влюбились в Светлану Николаевну и ее кабинет русского языка и литературы одновременно. Идеальная чистота, сияющий паркет, натертый до такой степени, что можно было смотреться в него как в зеркало, портреты писателей и поэтов, цветы не подоконниках и – о чудо! – папки, хранящиеся в шкафу слева от входной двери, с материалами из газет и журналов о каждом русском классике. Это был не просто кабинет – храм Словесности, одухотворенный и наполненный. С большой радостью мы несли вырезки из газет и считали за счастье положить их в заветную папку, заслушивались ее рассказами, писали сочинения и понимали, как важно не только знаниями, но и поведением не огорчить любимого педагога.
