Даруль Китаб. Книга III-II. Хранители. Алхимия и География - страница 5
Затем весь процесс повторяется заново, пока не появиться спиртовой раствор с человеческой кровью.
Из всего этого повествования, невольно возникают два вопроса … чем доказана подлинность приведённой расшифровки, и где же Философский камень?!
Дюма не объясняет, как он пришёл к раскодированию текста, поэтому мы можем лишь предполагать ход его мысли, учитывая тот факт, что он обращался к разным алхимическим словарям. А, что касается «великого магистерия» … Дюма хорошо знал, что древние алхимики называли «камнем» не просто камень, а некое вещество красного цвета, способное проводить трансмутацию. Таким свойством «великого эликсира» он наделял «человеческую кровь».
С тех пор прошло много времени. Мир менялся. Жизнь становилась всё сложнее и опаснее. Алчные правители мечтающие о бессмертии и непреходящей власти, старатели одержимые золотом и богатством, горделивые учёные, крадущие знания ради славы, насилие, могущество, роскошь … тайные знания алхимиков уходили вместе с ними в небытие, а их магические тексты становились всё более недоступны, словно невидимая рука судьбы всё больше скрывала их под своим тёмным покрывалом. Путь создания Философского камня окончательно растворился в дымке современного научного эмпиризма и высоких технологий. В наши дни вся эта «философия огня» всё больше кажется нам банальным суеверием, недостойным внимания цивилизованного человека … а, почему?! … мы и сами не знаем.
Так или иначе, «львы» и «драконы» исчезли и вместо них возникли самые обыкновенные химические элементы, а Философский камень, красные капли, «человеческая кровь» – стали всего-навсего какой-то странной маслянистой жидкостью. Таким представилось буквальное химическое прочтение этого рецепта, но очевидно, что подобный подход к тексту явно недостаточен. Адепты уже тогда знали о превращениях свинца, прекрасно разбирались в нагревах и получаемых окислах и солях, то есть они вполне могли повторить этот эксперимент, закончив его на том же самом, на чём сегодня его закончил бы любой не самый одарённый химик.
И, тем не менее, будучи в здравом уме и в твёрдой памяти, они настаивали на своих опытах, продолжая описывать свои изыскания тайными знаками и символами.
Их тексты свидетельствуют о химии, но о какой-то иной, не той, что мы знаем сегодня, поэтому реконструировать учение адепта куда труднее, чем просто расшифровать алхимический текст, где сводилась и религия, и наука, и культура, и творческая традиция, и что-то ещё.
Известный американский мистик XIX века Джордж Рипли (ум.1880) писал в своей «Книге двенадцати врат»…
«Начинай работу при закате солнца, когда красный муж и белая жена соединяться в духе жизни, чтобы жить в любви и спокойствии в точной пропорции воды и земли. Сквозь сумерки продвигайся с запада на север, раздели мужа и жену между зимой и весной. Обрати воду в чёрную землю, поднимись, одолев многоцветие к востоку, где восходит полная луна. После чистилища появляется солнце. Оно бело и лучезарно. Лето после зимы. День после ночи. Земля и вода превращаются в воздух. Мрак бежит. Является свет. Практика начинается на западе. Теория – на востоке. Начало разрушения – между востоком и западом».
Мы видим, как в легко угадываемом взаимодействии ртути и серы отображено всё мировоззрение автора. Противоположности, в лице мужа и жены сопряжены в четырёх сторонах света, в четырёх временах года, под воздействием четырёх стихий-качеств и качеств-веществ (земли – воды, воздуха – огня). Поэтому воспроизвести сегодня алхимическое предписание – дело почти безнадёжное, ибо для этого надо повторить весь путь боговдохновенных усилий адепта, даже если в его манипуляции речь идёт о чём-то прямом и конкретном. Такое умение было намного больше, чем обычная практика создания благородных металлов, поскольку алхимический рецепт – это действие и священнодействие одновременно, где в основании первого – физические законы природы, а в основании второго – метафизические законы природы. Первая часть рецепта – это технико-химическая процедура, а вторая часть рецепта одухотворена сакральным знанием – ясным свидетельством богоугодности происходящего.