Антон предпочитал купаться в горах или в подземном бассейне после тренировок. Проявлял ли он брезгливость, как и Венд, к местным? Нет, конечно. Но обилие людей не располагало к купанию. Зато доктор Франк купался тут часто. Он подсел к Антону, сидящему на поросшем выцветшей травой склоне крутого берега, чуть вдали от песчаного пляжа. Довольный и мокрый доктор растирал себя пушистым местным изделием.
– До чего нежный у них текстиль. Если бы не его чрезвычайная тонкость, я бы сказал, что по своим бактерицидным свойствам он похож на земной лён.
Франк улыбался, и широкая эта улыбка собирала в складки его щёки. Всё же старость доктора временами и проявляла себя. Но отменное тренированное тело вводило в заблуждение в отношении его возраста, весьма солидного. Ткань его купальных шорт не впитывала воду, а жара моментально высушила влагу со смуглой кожи, и доктор выглядел сухим, будто и не купался. Слушая Антона, он одновременно пристально за кем-то следил, глядя с холма вниз. Проследив направление его взгляда, Антон увидел Нэю.
Она, в короткой юбочке и открытой майке, плескалась у берега. Вначале Антон и не выделил её из кучи плескающихся детей. В мокрых косичках мерцали заколки. Она не умела плавать, и Антон видел, как зайдя по пояс в воду, она пугливо стояла, растопырив руки и щурясь на свету. Расплавленное серебро мерцало на зелёной поверхности, подобной светлому нефриту, а Нэя матово парила в этом мерцании.
Франк перехватил заинтересованный взгляд соседа, – Как жаль… – и сразу же перестал улыбаться.
– Что вам жаль? – не понял Антон.
– Её жаль.
– За что?
– Есть за что. Она слишком уникальная девушка, чтобы хоть кто смел относиться к ней так, как… Почему ты один?
– Мне нормально одному. А вам?
– Я стар. Хотя и не думай, что у старых людей атрофированы желания и чувства. Вовсе нет. Всё, как и в молодости. Разве что мы, старики, это таим.
– Доктор, о чём вы печатаете на планшете, как в старину? У себя в медотсеке?
– Удивишься, если скажу, что роман?
– Нет.
– Вот представь, мысль перетекает из пальцев в буквы, буквы слагаются в слова, ну и так далее. Пальцы же связаны напрямую с центрами речи, они же и структуры мышления. И пишется легко. Ощущение такое, будто я плыву по воде, гладкой и неоглядной, но вода не вода, а мои тексты. Я плохо владею способностью строить совершенную структуру текста, и часто возникает чувство, будто я перепрыгиваю с камня на камень, с одного слова на другое, или что-то сродни скачке на лошади по пересечённой местности.
– Вы читаете?
– Да. Много.
– Я слышал, что в пожилом возрасте многие перестают любить чтение. Вроде как, перенасыщенность впечатлениями жизни и глубокий скепсис в отношении всего того, о чём и пишут книги. Какую литературу предпочитаете вы?
– Всякую. Главное, чтобы автор имел талант. А талант это как свет. Свет украшает и бедную, даже полупустую комнату. А если света нет, то изобилие предметов, даже самых затейливых, не спасает. Будешь ходить, да спотыкаться на каждом шагу, чертыхаясь на углы и бесполезную резьбу, коли уж без света она и ни к чему. Так что, предпочтений особых нет. Особенно не люблю два жанра из всех существующих. Когда пишут мудрилы или мудилы. Часто они совмещаются в одном лице. Жизнь глубока, сложна, но проста в своих проявлениях. А у них наоборот. Затейливый узор скрывает пустоту чувств и души. Это такая прослойка среди людей, не обязательно и писателей.
