Нет, это будет не петух, если он не захлопает крыльями, не вытянет шею и еще раз не прокукарекает.
Так и получилось. Снова весь двор оглашает «кукареку!» Косясь голубоватым глазом с желтой пленкой-веком на Андреево окно, подкудахтывая, петух как бы обещал, что в следующий раз продолжит прерванную песню.
Ну и пусть! Андрюшка щурился от солнечного света. Теперь не до сна – умыться надо. Шлепая босыми ногами по доскам некрашеного пола, подскочил к рукомойнику. Тронул ладошкой стерженек – как на грех, ни капли воды.
Захватив ведро, побежал к колодцу. Зашпилил дужку на железном крюке и рванул рукоятку ворота на себя. Ведро, уменьшаясь в размерах, стремительно уплывало к черному квадрату воды. С тугим ударом глотнув воды, оно до рывка погружалось глубже. «Раз!» И цепь натянулась. Теперь Андрей крутил ручку обратно.
Холодная колодезная вода так и качается, так и серебрится на поверхности, впервые увидев солнечные лучи. Набравшись духу, парнишка поднял ведро над головой и решительно окатил себя до самых пяток.
Все тело мгновенно покрылось мелкими пупырышками-мурашками. Мокрые трусы прилипли к бедрам. Отдуваясь, Андрейка спешно выкрутил из них воду и пулей полетел в хату, где схватил с шестка полотенце. Стуча зубами, растирал посиневшую кожу: «У-у-уф!»
Чтобы причесать мокрые волосы, Андрейка подошел к зеркалу в изъеденной жуками-древоточцами раме. Прилизав торчащий хохолок, внимательно изучал свое отражение. Слегка фиолетовые губы растянулись в широкой улыбке, показывая белоснежные зубы. Один глаз серый, крупный, как сучок в доске, подмигнул, а другой – такой же серый, сплющился до узенькой щелочки. Веснушки то уменьшались, то увеличивались. С белого, выгоревшего на солнце чуба соскакивали мелкие капли.
– Ну и зеркало, – сокрушался он. – До чего же оно кривое!
– Идите есть! – послышался голос матери.
Ясно, кого он касался в это время. Конечно же Андрюшки и его младшего брата Кости. Отец, как всегда, ни свет ни заря ушел в колхозную бригаду.
На столе выпускает пар чугунок с горячей картошкой. В коричневой кринке молоко-утрешник. Рядом – полкаравая хлеба и соль в баночке. А еще – зеленые перья лука в пучке. Как старший, Андрей разливает молоко по кружкам, прижимает к груди еще теплый после печного жара хлеб и отхватывает от него ножом большие ломти. Подумав, два из них откладывает в сторону, не забыв круто посыпать солью.
– Андрей, а Андрей! Возьми меня с собой, – жалобно просит Костя. – Вот ей-богу, помогать буду. Возьми, а?
– А по шее не хочешь?
– Нет, не надо… Ну возьми меня с собой!
– Чего привязался? Сиди себе дома!
– Как же…
– А вот так же! Далеко пойдем, а ты устанешь. Не на себе же тащить тебя обратно?
– Да не устану я, вот увидишь.
– Знаем-знаем, «не устану». Как обезножишься, так хоть трактором тебя тащи.
Костя обиженно кривит рот, глаза влажнеют, горло сжимает спазма. Вот-вот заревет.
Тем временем во дворе, повисая в стойке на натянутой цепи, ярится и лает Полкан. Опасливо прижимаясь к плетню, к порогу проскользнули Валентин и Вячеслав.
– Ты готов?
– Готов.
– Тогда пошли – у свинарника ребята ждут…
В назначенном месте те, кто пришел пораньше, дожидались в холодке других, прислонившись спиной к шероховатой стене свинарника, нахохлившегося дырявой соломенной крышей. Вячеслав бросил к ногам двуручную пилу, Валентин – две лопаты, Евгений притащил с собой топор и молоток, которые удалось незаметно утащить у отца из-под верстака.
