ДЦП. Преодоление. Возможно?! - страница 3

Сентябрь прошел еще тяжелее. По вечерам мы с сыном, вернувшись после работы и школы, выносили из квартиры строительный мусор, оставленный ремонтной бригадой, красили цементный пол, чтобы не дышать пылью. Потом несколько раз приходил сантехник, чтобы установить раковину, душ и унитаз. Знакомая маляр быстро оклеила обоями комнаты. Мыться можно было только в тазу, но вода уже текла через лейку душа. До сих пор помню, какое это было счастье!

Я постоянно повторяла сама себе, что ничего страшного, что раньше и в поле рожали, и выживали ведь. А чем я хуже? Вот такое странное было утешение. Я вообще не была приучена ныть, всегда надеялась только на себя. Состояние «чуть живая» в моем положении воспринимала как норму. Свою первую беременность за давностью лет уже и не помнила. Только позднее, очнувшись в реанимации после кесарева сечения, я поняла, как мне было плохо во время беременности.

29 сентября я сделала очередное ультразвуковое исследование (УЗИ) на Тобольской. В заключении доктор написал: «Врожденные пороки развития не выявлены. Размеры плода соответствуют 24 неделе +6 дней. Дата родов по менструальному циклу: 8 декабря 2001 года, по размерам плода – 13 января 2002 года. Почки беременной обычной формы и размеров. Наблюдается небольшой двусторонний нефроптоз».

Я немного успокоилась и собиралась навестить отца. 8 октября 2001 года он отмечал 70-летний юбилей. Как ни смешно это звучит, но хорошо, что денег не хватало просто на жизнь и я не смогла себе позволить столь далекое путешествие в Хабаровск. Думаю, что эта невозможность отправиться так далеко от Питера тоже уберегла меня от печального исхода. Позднее я поняла: иногда самое плохое, что с нами случается – это вовсе не плохое, а спасательный круг от чего-то еще более ужасного. Такой парадокс жизни.

8 октября 2001 года я сдала очередные анализы, а 10-го утром пошла в дневной стационар в роддом №9 на улице Орджоникидзе, где я наблюдалась во время беременности. Оказалось, меня уже разыскивали по адресу прописки, так как в анализе мочи был обнаружен белок, но не могли найти. Дело в том, что я все еще была прописана в проданной квартире, но уже не жила там, а на новую квартиру пока еще не получила право собственности, и поэтому, естественно, еще не прописалась в ней. Сейчас кажется смешно, но тогда у нас с сыном был один мобильный телефон на двоих. Однако никому из врачей не пришло в голову спросить у меня его номер, а мне – сообщить им, потому и не могли найти меня. Мобильники в то время все-таки были редкостью.

За давностью лет не помню ни имени, ни фамилии доктора, но тогда мне казалось, что она была лет на двадцать старше меня. Во время приема она попросила меня немного подождать. Куда-то звонила, уходила, потом, вернувшись, взяла меня за руку и обратилась ко мне с довольно странной речью: «Я буду с вами говорить, как будто вы моя племянница, а не пациентка. Если вы сейчас уйдете, то можете в любой момент умереть», – сказала она. Видимо, я, как всегда, торопилась на работу, где меня ждали неотложные, как мне казалось, дела. По всей вероятности, ей удалось до меня, что называется, достучаться. Такой доверительный неравнодушный тон, прикосновение к моей руке – все это подействовало на меня. Я согласилась остаться в роддоме. Потом меня положили на каталку, не позволили идти и куда-то повезли. Я попросила разрешения позвонить на работу, каталку подвезли к стационарному телефону, набрали продиктованный мною номер и передали телефонную трубку. Я успела только сказать коллегам, что меня госпитализируют, попросила предупредить сына, когда он вернется из школы, что я в больнице.