Из приоткрытой двери спальни тянуло чем-то нежным, женским, полузабытым.
Не вонью, не застарелым потом, не воздухом, отравленным больными желудками оттуда тянуло, а нежным запахов духов, давно забытым запахом чистого женского тела. Наверное, жена плыла с капитаном. Тут же на столе, застланной накрахмаленной скатертью, валялся оранжевый апельсин и стояли еще теплые судки, явно недавно доставленные с камбуза. И приборы – на двоих.
Схватив апельсин, Семен со стоном впился в него зубами.
Наверное, астроном меня продал, почему-то пришло в голову.
Не выдержал Якобы Колечкин и продал меня дяде Косте за корочку хлеба.
Получил свой вожделенный кусочек, возможно, даже поделился с ученым горцем.
Плюнув на роскошный ковер, Семен выругался и вышел из каюты. Оружия у него не было, но он не боялся поднять железный люк. Если урки кинутся вверх по лестнице, успею опустить тяжелую задвижку, да и не посмеют они. Прекрасно знают, что можно схлопотать пулю. Для них пароход все еще идет куда-то. А на самом деле, обречено и опять без какого-то особого волнения подумал Семен, пройдет несколько часов и котлы, наконец, остынут, остановятся электромашины, погаснет электрический свет и все вокруг начнет покрываться все тем же мертвым волшебным инеем…
Люк откинулся, и отталкивающе ударило в нос вонью и шумом.
– Кто тут на букву т? – страшно заорал Семен, наклоняясь над вонючим провалом.
Откликнулся испуганный голос:
– Тищенко.
– Следующий!
– Ну, Тихомиров я.
– Следующий!
– Тихорецкий.
– Дальше!
– Тихонов.
– Дальше!
– Тазиев.
– Имя назови!
– Джабраил.
– На выход! – страшно заорал Семен.
И снова наклонился над вонючим провалом:
– Кто тут на букву я?
– Яковлев, – с непонятной надеждой выкрикнул кто-то.
– Следующий!
– Яблоков.
– Дальше!
– Якунин.
– Дальше!
Наконец раздалось:
– Якоби-Колечкин.
– На выход!
Семен внимательно следил за тем, как ученый горец, а за ним профессор, пыхтя, отдуваясь, карабкаются по крутому трапу. Как только они переступили комингс, он с грохотом обрушил крышку люка. Ничего не понимая, прижавшись друг к другу, Джабраил и профессор с ужасом смотрели на Семена. Они узнали его, но он был теперь в шапке и в меховой куртке, да еще, небось, и при оружии.
Все же ученый горец не выдержал:
– А где стрелки?
– Сбежали.
– Куда? Лед кругом.
– Какая разница? Сбежали.
Семен двинулся к капитанской каюте.
З/к послушно последовали за ним, ежась от холода.
– Это Северный полюс? – с тоской спросил ученый горец.
– А тебе не все ли равно? – Семен распахнул дверь. – Главное, обед еще не остыл.
Джабраил и профессор робко сели за стол. Они были потрясены. Они глядели на Семена так, будто он сам лично на их глазах голыми руками передушил всех стрелков и побросал за борт. С такого станется, читалось в их потрясенных взглядах. Возможно, они считали, что Семен сошел с ума. Не желая их разочаровывать, он взял в руки серебряный половник и осторожно, стараясь не пролить ни капли, каждому разлил по фарфоровым тарелкам борщ.
– Это можно есть?
Семен кивнул. Он им не верил.
Работая ложкой, все равно держал под рукой большой кухонный нож.
Потом ему это надоело, он пробормотал:
– Ну что? Борщ вкусней, чем сало?
Он все еще надеялся, что они соврут, но они не соврали.
– Ты же должен понимать… – с отчаянием забубнил Якобы Колечкин. – Это еще Эйнштейн осознал… Человек, падающий с двадцатого этажа, по отношению к вечности неподвижен… Ну, совсем неподвижен… Ты не сердись, нас тоже скоро не будет… Ну съели мы это сало… – Профессор вдруг так и подался вперед, с уголка рта свисал клочок красной капусты. – Ты что, не понял? Это же не тебя хотели насиловать. Ты-то при чем? Баба у тебя красивая на спине, вот ее и хотели… Сам виноват… Чего на нас-то сердиться? Искусство всегда провоцирует… На то и выдумано…
