Дела любви I том - страница 15

Но когда любить – это долг, тогда нет нужды в испытании и в оскорбительной глупости желания испытывать; поскольку любовь выше любого испытания, она уже более чем выдержала испытание, в том же смысле, что и вера «более чем побеждает»31. Испытание всегда связано с возможностью; и всегда есть вероятность того, что то, что проверяется, может не пройти испытание. Поэтому, если бы человек захотел проверить, есть ли у него вера, или попытался обрести веру, это будет означать, что он не даст себе обрести веру; он введёт себя в беспокойство, где вера никогда не победит, ибо «ты должен верить». Если верующий умоляет Бога подвергнуть его веру испытанию, это не означает, что у него очень сильная вера (думать так – это заблуждение поэта, так же, как и иметь «очень сильную» веру, поскольку обычная вера и является наивысшей), но это означает, что он не совсем имеет веру, ибо «ты должен верить». Ни в чём нет большей уверенности, и ни в чём нельзя найти покоя вечности, кроме как в этом «должен». Но каким бы блаженным оно ни было, «испытание» – тревожная мысль, и именно тревога заставляет вас думать, что проверка – это высшая уверенность; ибо идея проверки сама по себе изобретательна и неисчерпаема, так же как человеческая мудрость никогда не могла учесть все случаи, тогда как серьёзность, наоборот, так превосходно говорит: «Вера учла все случаи». И когда вы должны, то это решено навечно; и когда вы поймёте, что должны любить, тогда ваша любовь обеспечена навечно.

И любовь также благодаря этому «должен» навечно защищена от любых изменений. Ибо любовь, которая просто имеет постоянство, может измениться, она может измениться в самой себе, и она может быть изменена из самой себя.

Непосредственная любовь может измениться сама в себе, она может превратиться в свою противоположность – в ненависть. Ненависть – это любовь, которая стала своей противоположностью, любовь, которая погибла. Глубоко внутри любовь горит постоянно, но пламя – это пламя ненависти; только когда любовь сгорает, только тогда гаснет и пламя ненависти. Как о языке сказано, что «из тех же уст исходит благословение и проклятие»32, так и о любви следует сказать, что одна и та же любовь любит и ненавидит; но именно потому, что это одна и та же любовь, именно поэтому она в вечном смысле не является истинной любовью, которая остаётся прежней и неизменной, тогда как непосредственная любовь, если она и изменяется, по сути остаётся прежней. Истинная любовь, которая претерпела изменение вечности, став долгом, никогда не меняется; она едина, она любит – и никогда не ненавидит, никогда не ненавидит – возлюбленного. Может показаться, что непосредственная любовь сильнее, потому что она может делать две вещи, потому что она может и любить, и ненавидеть; может показаться, что у неё совсем другая власть над своим объектом, когда она говорит: «Если ты не будешь любишь меня, я буду ненавидеть тебя» – но это всего лишь иллюзия. Ибо действительно ли изменяемое обладает большей силой, чем неизменное? И кто сильнее – тот, кто говорит: «Если ты не полюбишь меня, то я возненавижу тебя», или тот, кто говорит: «Даже если ты будешь ненавидеть меня, я всё равно буду продолжать любить тебя»? Это, конечно, ужасно и страшно, что любовь превращается в ненависть; но интересно, для кого это действительно ужасно – не для самого ли обидчика, с которым случилось так, что его любовь превратилась в ненависть?